Часть 2

РУССКИЕ БОГИ

Первобоги

В древнерусском мировоззрении, прямом наследнике предшествующих эпох, впитавшем многие черты и образы общечеловеческой культуры, существовало множество Божеств, с именами которых связывался Космос, его устройство и происхождение.

Во всех древних мифологиях таких Богов, как правило, бывало несколько и каждый выполнял определенную функцию, и лишь по деяниям их всех вместе можно было составить представление о целостном мире во всех его проявлениях. Между Богами существовала строгая иерархия. Однако чем дальше в глубь времен, тем более размытой и противоречивой становится жесткая субординация. На ранних стадиях Боги и богоподобные существа нередко ведут борьбу не на жизнь, а на смерть. Именно в результате такой смертельной войны появляются победившие и поверженные или подчиненные Боги. В целом это отражало тысячелетние перипетии родоплеменной и этнической борьбы, которая получала конкретное отображение в борьбе идеологий в их мифологической оболочке.

Само слово "Бог" древнейшего происхождения: исходный корень легко обнаруживается в санскрите, где bha означает: "звезда", "созвездие"; "светило", "солнце", а bhбga — "счастье", "благополучие"; "красота", "любовь". Отсюда и русское слово "богатство" как выражение достояния и счастья (в последующей интерпретации — даруемых Богом). Отсюда же такие старинные, вышедшие из употребления русские слова, означающие "красоту", как "баса" — "краса", "баской" — "красивый". Первоначально древнеарийский корень bha соединял в себе значение "света" и "речи". По разысканиям крупнейшего русско-украинского языковеда и мифолога Александра Афанасьевича Потебни (1835 — 1891), именно от древнеиндийской корневой основы bha в значении "речь" произошли многие русские слова с корнем "ба": "баить" — "говорить", "баюкать", "баюн", "бас" — "низкий голос", "басить", "басня", "басма" — "заговор", "бахарь" — "говорун", "балагурить", "балагур". Кстати, само древнеиндийское слово bhбga, от которого ведет родословную русское слово "Бог", означает также "женские половые органы", а образованное от него словосочетание "бхагаяджня" обозначает соответствующий обряд и ритуальные церемонии, посвященные женским гениталиям, что является несомненным отголоском матриархальных отношений, древнейших верований и поклонения Великой Матери [1].

Кого считать верховным Богом древних славян, а затем и русских язычников? И был ли такой Бог? Введение христианства на Руси полностью подорвало прежние тысячелетние верования и в прямом физическом смысле уничтожило все материальные памятники языческой старины. Восстанавливать их приходится путем комплексной реконструкции, аналогий с родственными культурами, опираясь на скупые свидетельства некоторых письменных источников. Так, католические миссионеры оставили описания дохристианских Божеств и обрядов балтийских славян, впоследствии поголовно истребленных в ходе немецкой экспансии. Характерно, что древнеславянские идолы по замыслу повторяли известные трехголовые и многоглавые индуистские Божества (что свидетельствует об общем источнике их происхождения).

Аналогичные идолы встречались и у древних германцев, в частности у скандинавов. Сохранилось несколько подобных свидетельств. Одно из них — знаменитое описание дохристианского славянского святилища на острове Рюген близ побережья Балтийского моря — приводит И. Е. Забелин в Приложении к своему капитальному двухтомному труду "История русской жизни с древнейших времен". Описание это полностью приводится в книге Герхарда Меркатора — "Космография", написанной в XVI и изданной в XVII веке. Забелин придерживался точки зрения, не разделяемой ныне большинством ученых, согласно которой Рюген (Ругия) — это и есть древнее Русия (чередование "г"ъ"з"ъ"с" здесь, как в средневековом названии Риги — Риза (Рыза). Вот лишь малый фрагмент из обширного отрывка, переведенного на архаический русский язык: "В том же граде три божнцы были наполнены идолов, а над всеми начальнейший был Святывит; а иной идол был о седьми лицах на единой главе; той опоясан седьмою сабли, а в левой руке имел меч голой. Идол тот толст и высок и пригож, называли его Мартом (Марсом)... Другой идол имел на главе пять лиц без сабель и без меча, того называли Смирением... Третий идол имел на главе 4 лица, а пятое на персях; левою рукою держался за верх главы, на правое колено приклякнул; того идола называли Богом царства того; имя ему было Поренитум" [2].

К несчастью, до наших дней не сохранилось ничего из этой былой красоты и великолепия. Каменные изображения славянских идолов, изредка находимые в земле, примитивны и невыразительны (рис. 90) (быть может, они не имели вообще ритуального назначения, а выполняли роль указательных, пограничных, межевых или памятных знаков). Подлинные же изображения настоящих русских, славянских, а также, кстати, германских и скандинавских богов, до нас не дошли, так как были уничтожены христианскими миссионерами. Кроме того, дерево, из которого они были сделаны, весьма непрочный материал и сохраняется в течение веков и тысячелетий только в особых условиях. Представление о том, как мог выглядеть пятиглавый русский Бог, можно составить по аналогии с пятиглавым индуистским Брахмой (см. рис. 38), восседающим на лебеде, священной птице гиперборейцев. Своими корнями он уходит в тот общий индоарийский источник, откуда вышли все славянские и индийские Боги.

Современная художница Надежда Антипова предприняла попытку воссоздать образы древнеславянских Богов — пятиглавого Поренута (рис. 91) и семиглавого Руевита (рис. 92) — оба они входили в языческий пантеон балтийских славян. Ниже приводятся и другие иллюстрации Н. Антиповой, заимствованные из кн.: Грушко Е.А., Медведев Ю.М. Словарь славянской мифологии. Н. Новгород, 1995.

Место пребывания Богов — небо во всей своей космической красоте и неисчерпаемости. Оно — обитель Солнца, Луны, мириад звезд, утренней и вечерней зари, чудесных и обыденных явлений — северного сияния, падающих и светящихся метеоров, радуги, молнии и грома, ветра, облаков, туч, низвергающих дождь, снег, град и т.п. Это — самоочевидный факт, не требующий для своего осмысления особых умственных усилий. Но во всякое время, на протяжении веков и тысячелетий, небесное величие внушало восхищение, трепет, а подчас и страх, становилось объектом суеверного почитания и религиозного преклонения.

В рукописном служебнике с требником XVI века содержится вопрос, который духовник должен был задавать на исповеди: "Кланялся чему от твари: солнцу, или звездам, или месяцу, или зари?" [3] Приведенные слова исповедника неотвратимо свидетельствуют о том, что еще в эпоху Ивана Грозного, от которой нас отделяют какие-то 12 поколений, наши предки по-прежнему поклонялись Солнцу, Месяцу, звездам и заре, а официальная церковь усматривала в этом прямую угрозу собственной идеологии.

Спустя некоторое время, уже в пору правления новой династии, в челобитной, поступившей из Белгородчины на имя царя Алексея Михайловича, сообщалось: "...Сходятся многие люди мужского и женского пола позором, и в ночи чародействуют, солнечного восхода, первого дни луны смотрят, и в громовое громление на реках и озерах купаются, чают себе от того здоровья, и прочие всякие бесчинства делают" [4]. Как видим, в XVII веке по-прежнему сохраняются рецидивы языческого поклонения Солнцу и Луне, а также Богу-громовержцу, коим на Руси считался Перун. Ответом на процитированный донос явился специальный царский указ, установивший наказание не только за волхование и чародейство, но и за пение "на улицах и на полях богомерзких и скверных песен", под которыми подразумевалось классическое народное обрядовое и лирическое творчество. Между прочим, сразу же за появлением царского указа, как правило, следовали жестокие репрессии. В сборнике, откуда заимствован вышеприведенный царский рескрипт, опубликованы и другие документы, красноречиво свидетельствующие о последствиях конкретных мер, принимаемых местными властями по отношению к приверженцам исконно народных традиций. Один из документов озаглавлен так: "Сыск о жестоких пытках над стрелецкой женой, обвинявшейся в чародействе". В следующем документе просто констатируется смерть во время пыток обвиняемого в чародействе.

Многих из обвиненных в чародействе после допросов "с пристрастием" сжигали на костре или в срубе. Чтение сохранившихся челобитных — занятие не для слабонервных. Одно бесспорно: искусство русских "заплечных дел мастеров" мало чем уступало западноевропейским инквизиторам.

Гигантское естественное театральное действие, ежедневно, ежечасно, ежеминутно разыгрываемое Матерью-природой на небесах, имело своих постоянных героев, наделенных особыми чертами характера и собственными именами. Небо во всех своих ипостасях и личинах (а не только в виде одной лазури) всегда считалось и почиталось как всеобъемлющий Бог, космических масштабов, охватывающий все живое и неживое и проявляющий на собственном теле-пространстве различные знаки, символы, заклания и письмена.

В заговорах и заклинаниях русский человек (как, впрочем, и любой человек вообще) нередко не просто призывал на помощь космические силы, но как бы сам стремился раствориться во вселенской стихии, уподобляясь небесным явлениям и как бы обретая их потенции. В конце XIX века были опубликованы образцы подобных заклинаний, заимствованные из судейских материалов (судных дел) XVIII в., но, вне всякого сомнения, имеющие более древнее происхождение. Вот подлинные слова заговора: "...Облакаюся в облак свете и попояшуся светлою зарею, обтычуся частыми звездами, украшаю себя от какова (макова?) цвету, дай же мне, Господи, красоту светлого солнца, зрение от облака-света, очи от быстры реки; дай же мне, Господи, силу от сильных то (туч?) грозу, от грозныя тучи страх, от страшного грома храбрость, от буйного ветра быстрость" [5]. Залогом неотвратимости исполнения заклинания может выступать космическая пятерица — "красное солнце и светлый месяц, белая заря и светлая луна и частые звезды".

В народном мировоззрении небо вообще являлось одним из синонимов Космоса. Именно такое разъяснение содержится и в Словаре Владимира Даля: небо — это бесконечное пространство, "вся ширь и глубь Вселенной". Но не только в народном миропредставлении — в науке и в философии понятия "Космос", "Вселенная", "Небо" на протяжении двух последних тысячелетий употреблялись как идентичные. Самый знаменитый космологический трактат древности, принадлежащий Аристотелю и породивший необозримое количество подражаний и комментариев, — называется "О Небе". Здесь неоднократно повторяются дефиниции, вроде следующей: "...Мы имеем обыкновение называть Небом [мировое] Целое и Вселенную" [6], а термины "Небо" и "Космос" используются как синонимы.

В славянской мифологии небо как выражение космической полноты и безбрежности олицетворял Бог Сварог (рис. 93) — одна из центральных фигур древнерусского пантеона. Его происхождение теряется в глубине веков, однако этимологические корни обнаруживаются в санскрите, где svar означает и "небо", и "солнце", и "солнечный свет". От исходной корневой основы — множество производных слов, среди них наиболее созвучное русскому Сварогу — svar-gб, означающее также "небо"; оно же — рай Индры, расположенный на вершине горы Меру, один из семи миров, в который переселяются души умерших праведников.

К этому ряду примыкают близкие по смыслу слова с корнем "вар", первоначально имевшим в древнерусском языке значение "жар", "зной", а также "кипящая вода, смола", — отсюда слово "варить" и все от него производные. Но здесь сама собой напрашивается аналогия, точнее, несомненная связь древнеарийского корня "вар" с именем величайшего из богов ведийского пантеона — Варуны — вседержителя вселенной и самодержца над миром и людьми, главного из адитьев. Варуна — несомненно один из источников представлений о законах Вселенной у потомков древних ариев, его черты нашли отражение в божествах неба и света в славянской мифологии. Космические же функции Варуны вкратце таковы: он — тот, кто сотворил мир и удерживает его, он заполняет воздушное пространство, расширяет землю, укрепляет Солнце, измеряет Землю Солнцем, поднимает на небо; небо и земля подвластны ему; день и ночь — его одежда. Варуна дал движение Солнцу; оно его глаз; сам он тысячеглаз.

Сварог — отец Солнца и олицетворяющего его Дажьбога. "...Сего ради прозваша и Бог Сварогь, — отмечает Ипатьевская летопись (1114 г.), — и по семь царствова сынъ его именемъ Дажьбогъ... Солнце царь сынъ Свароговъ еже есть Дажьбогъ".

Ипатьевская летопись именует Верховное древнерусское Божество Отцом Сварогом, выводит его из Древнего Египта и отождествляет с античным Богом Гефестом (Феостом). Отсюда Сварог — не только Бог Неба, но и властелин Огня. По Ипатьевской летописи, Сварог (Феост) научил людей ковать оружие (до той поры они бились камнями и палицами) и установил цивилизованные морально-правовые нормы, в частности моногамию в брачных отношениях: "...Установил одному мужчине одну жену иметь и жене за одного мужчину выходить; если же кто нарушит этот закон — ввергнут его в печь огненную. Того ради прозвали его Сварогом и почитали египтяне". Здесь налицо прямое и внятное указание как на контакты между египтянами и праславянами, так и на общие корни их верований (о чем более подробно речь пойдет дальше).

Десять веков христианизации практически полностью вытравили имена старых языческих богов. И все же еще в конце прошлого века на юге России отмечались Зворожины (Сварожины) — совместная трапеза вокруг специально вырытого овального рва, с поминанием предков и прославлением за чашей с хмельным медом давно забытого Бога Сварога: "Щоб добра була Зворожина!". Обряд предполагал избрание ведуньи — З(а)ворожьей Бабы, которая гадала всем желающим, предсказывала будущее и рассказывала детям сказку про волшебный языческий рай — Ирий.

А та Птица всем Птицам Птица!
А куда она летит, туда и все.
А летит она в Ирий славный,
а перо у нее не простое,
а Золотое!

Крестьяне в этом краю звали созвездие Стожары — Зворогами [7]. Из сказанного также видно, что исконно русские слова "ворожить", "ворожба", "ворожея" одного корня с именем Сварог и связаны с ним функционально.

Имя Сварог происходит от того общеарийского корня, который получил в санскрите звучание iзvara: 1) "бог", "всевышний"; 2) "господин", "повелитель"; 3) "хозяин", "владелец"; 4) "супруг" (от iз — "владеть", "властвовать", "управлять", "мочь").

Некоторые исследователи настаивают, что изначально Сварог именовался Исварог (что полностью соответствует древнеарийскому корню). Можно и дальше предположить, что в процессе языковой эволюции и разделения народов общеарийское понятие Божества — Исвара соединилось с общеславянским именем Рарог ("огонь" и, кроме того, "сокол"). Получилось Исвара Рарог (Бог Огонь), что в дальнейшем превратилось в более краткое имя — Сварог.

Интересна трансформация образа главного небесного Бога и его имени в мифологиях разных народов по мере их разъединения и самостоятельного развития. Общеарийский корень var и его модификации присутствуют в именах трех небодержателей древнеславянского, древнеиндийского и древнегреческого пантеона: Сварог — Варуна — Уран. Этимолог без труда констатирует здесь постепенную утрату первоидущих согласных и чередование гласных в корневой основе. Культуролог и метаисторик обратят внимание прежде всего на смысловую идентичность всех трех понятий-имен, несмотря на последующую дифференциацию функций.

Человеческая жизнь, по мнению наших предков, с момента рождения зависела от того, что написано в "небесно-звездной книге". Сохранившееся по сей день выражение "родиться под счастливой звездой" — вовсе не результат поздних заимствованных астрологических поверий, а исконно русское понимание неотделимости жизни индивида от космической жизни звезды. В старинных свадебно-обрядовых песнях пелось: "звезды ясные, сойдите в чашу брачную". Это значит, что счастье супружеской жизни представлялось предопределенным звездами. И не только счастье в смысле "совет да любовь", но и главное — в смысле многодетного брака, нетрудных (и не дай Бог — смертельных) родов.

В народном миропонимании издревле существовало сокровенное слово для обозначения всего круга небесных и земных явлений, которые впоследствии были объединены под заимствованным из греческого понятием "Космос". Русскими синонимами данной общенаучной категории выступало не только понятие "мир", но и "лад". Лад — исконно русский Космос.

Само понятие Космос-Лад многозвучно и многозначно. Однокоренные слова и имена раскрывают полифункциональность древнего Божества. В песенном обрядовом фольклоре до наших дней сохранился архаический рефрен "Дид-Ладо", который современными слушателями воспринимается чуть ли не как междометие:

А мы просо сеяли, сеяли
Ой, дид-ладо, сеяли, сеяли.

На самом деле перед нами древнейшее обращение (звательный падеж) к общеславянскому Богу Ладу. Верховный владыка Солнца и Неба величался Дедом (Дидом) Ладом (рис. 94) (отсюда и обращение — Дид Ладо). Отголоски былых верований о небесно-солнечном деде по имени Лад бытовали среди крестьян еще в прошлом веке [8].

Наряду с мужским Божеством в славянской мифологии известна и Богиня любви Лада (рис. 95), а Дид считается ее сыном. Имеются описания ее изображений (впоследствии уничтоженных при введении христианства): молодая прекрасная женщина с золотоцветными волосами и венком из роз, одетая в русскую одежду, опоясанная золотым поясом и убранная жемчугами, за руку она держала младенца — бога любви Леля [9]. В литовской мифологии и фольклоре также известна богиня Лада или Диди Лада (Великая Лада) [10] (did — в литовском языке — корень в словах, означающий "большой, великий").

Следовательно, русский космос в древности через верховных богов Лада и Лады мыслился как единство порядка и любви. Но "лад" в понимании наших предков означал также и "красоту" (см.: "Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля); отсюда: "ладный" — "красивый", "милый", "любимый". Корень "лад" образует также слова со смыслом "владеть", "власть". Кроме того, слово "ладно" в древнерусском понимании означало также "равно", "одинаково" или, говоря научно-философским языком, — "тождественно". Все эти смыслы неизбежно впитывало в себя и понятие русского Космоса-Лада, которое распространялось на всю жизнь. Василий Белов совершенно справедливо и исключительно точно — в духе традиционного русского миросозерцания назвал свою известную книгу очерков народной эстетики и исконных обычаев — "Лад".

Археология языка предполагает археологию смысла и связи между смыслами, что, в свою очередь, влечет за собой мысленную реконструкцию той невообразимо далекой эпохи, когда человечество (или цивилизованная часть его) представляла собой нераздельное целое — с единым языком, единой культурой, едиными ценностными ориентациями в виде религиозных традиций и морали.

Поясним сказанное вначале на примере интересующего нас слова "Лад", означавшего на некоторых (но далеко не на всех) этапах общеславянского развития понятие "Космос". Слово "лад" (или слова с этим корнем) означает в ряде языков (словацкий, ирландский, древнерусский) другое понятие, близкое лишь по созвучию, — "лед". Налицо взаимотрансформация звуков "а" и "е". Слова "лад" и "лед", таким образом, оказываются генетически взаимосвязанными. Другими словами, на каких-то очень древних этапах развития нерасчлененной индоевропейской общности они обозначали группу близких по смыслу понятий, которые впоследствии в процессе возникновения самостоятельных языковых, этнических и культурных структур дифференцировались и трансформировались.

Наконец, нельзя не коснуться одной из древнейших славяно-русских морфем, в которой, по мнению ряда самобытных маргинальных мыслителей (С.Дружинин, Е.Гиреевский, Я.Абрамов) [11], сокрыто имя архаичного доязыческого Божества. Звали его Раз (Рас). (На этой основе С.Дружинин даже основал движение "разовцев", к которому примкнуло несколько единомышленников.) Не приходится сомневаться, что "раз" ("рас") — одна из широко употребительных морфем. Она так или иначе присутствует более чем в 350 словах русского языка. И еще около 3000 слов содержат ее в трансформированном виде: раз(с)ъ роз(с)ъ рез(с)ъ риз(с).

Еще более поражает смысловая емкость и полисемантичность слова "раз". "Единица", "начало счета", "фиксация временного мгновения" — эти значения понятия "раз" общеизвестны. Но морфема "раз" ("рас") входит еще и в состав таких смыслозначимых понятий, как "разум", "разить", "разинуть", "разница", "разлука", "расти", "растение" и т.п. Расценивать ее только как вспомогательную приставку (префикс) было бы неверно.

Археология языка и реконструкция смысла указывают на глубинные корни данного архаичного слова. Высказывалось, между прочим, вполне обоснованное мнение, что морфема "расърос" сопряжена и с этнонимом "росс" — русский (откуда ведет свое происхождение и название страны — Россия). Но первичным все же следует считать имя Первобога Раза (Раса), сохранившегося в языке в виде на первый взгляд ничего не значащей лексемы. На самом же деле Раз (Рас) открывает целый ряд доязыческих Божеств, память о которых сохранилась исключительно в языке и фольклорных текстах. Среди них — Чур, Дид, Ладо, Коляда, Ярило, Купало. Хотя смысловая нагрузка древних морфем и лексем могла быть совсем иной, нежели сейчас, все же по сегодняшним значениям можно уловить и тот смысл, который слова и имена имели в далеком прошлом, включая и нерасчлененное языковое единство. В русском языке морфема "раз", когда она выступает в форме префикса, имеет явственно выраженный расширительно-разделительный смысл. Вместе с тем отдельное слово "раз" означает "единицу" — монистическую по самой своей природе. Отсюда и гипотетическое Божество Раз должно, так сказать, по определению выступать в качестве символа доязыческого единобожия, предполагая одного-единственного Бога.

А время, когда в мире господствовал Раз, с достаточной степенью условности может быть названо "языческим прамонотеизмом" [12]. Интересно, что в санскрите корневая основа ras выступает в смысле "владычества": rastra — это и "господство", и "государство", и "народ".

В архаическом сознании явления окружающего мира (включая, естественно, и космические) преломлялись особым образом и, не имея природно-закономерного объяснения, осмысливались в мифологическом ключе. Вместе с тем именно древнему человеку было в значительной степени присуще наивно-целостное понимание окружающего мира как неотъемлемой части Вселенной. Мирча Элиаде (1907 — 1986) — крупнейший западный исследователь донаучного мировоззрения свидетельствует, что человек архаического общества (в отличие от современного) "ощущает себя неразрывно связанным с космосом и космическими ритмами" [13].

Тем не менее любые образы и сюжеты народной мифологии имели под собой реальную, зачастую — обыденную основу. Так, ежесуточная смена дня и ночи воспринималась как борьба света со тьмой. К световой стихии относилось все, что связано со световым началом — от звезд на ночном небе и отождествляемых с ними планет (блуждающие звезды), Луны и Солнца, — до земного и небесного огня (молнии, зори, зарницы, радуги и др.). При этом свет олицетворял, как правило, светлое начало, которое всегда побеждало темные силы (в народном сознании весна всегда победительница зимы, хотя о последней не говорят, что она побеждает лето). Впрочем, есть и исключения. Комет (хвостатые, косматые звезды) всегда боялись. Боялись, но по-другому, огня (хотя он и сжигающе-пожирающ, но зато и освещал в темноте, отогревал в холоде, защищал от диких зверей, помогал в приготовлении пищи). Угрожающие же свойства огня нашли отражение в представлении об адском огне (геене огненной).

Природно-циклические ежегодные изменения, известные как времена года, испокон веков приписывались Солнцу. Оно — одно из главных Божеств любого народа во все эпохи. Как правило, Солнечных Богов было несколько. Точнее, у Солнца, как и всякого другого великого Бога, было множество имен-эпитетов, каждое из которых имело вполне самостоятельное значение с непременным сокровенным смыслом. Например, в индуистской традиции — наследнице ведийских верований — насчитывается 108 сакральных имен Солнца, обозначающих обособленную астрально-космическую сущность [14]. Аналогичная ситуация наблюдается и в других архаичных культурах — варьируется лишь общее количество Солнц.

Так, по древнекитайским мифам, первоначально существовало 10 Солнц, 9 из них впоследствии поразил из лука Великий Стрелок И (что, возможно, символизировало победу новой идеологии над старой).

Таково представление, получившее отражение в письменной, достаточно поздней традиции. А еще раньше предки древних китайцев, как, впрочем, и многих других народов, считали, что солнц вообще-то ровно столько, сколько наступает дней, то есть каждый день восходит новое Солнце. В китайском языке даже для обозначения разных понятий "день" и "Солнце" используется одно и то же слово "жи". В древнеегипетском письме идеограмма, означающая "Солнце", также служит одновременно и для обозначения "дня".

Отсюда вытекает, между прочим, что исчисление суточного времени можно вести не только в "днях", но и в "солнцах", и вместо привычного по нынешним меркам утверждения: "прошло столько-то дней" — вполне можно сказать: "прошло столько-то солнц". Эти-то солнце-дни, по-видимому, и запечатлены в так называемом ромбическом орнаменте. Встречающиеся повсеместно как на древней керамике, так и на современных вышивках ромбические сетки с точкой внутри каждого ромбика, скорее всего, есть солярно-календарные знаки, а вовсе не картина засеянного поля, как это видится некоторым современным исследователям.

Причин, объясняющих такое представление, несколько. Во-первых, объективно единое и единственное светило обретало множественность в зависимости от своего суточного и годичного поведения. Считалось, что зимнее Солнце не тождественно весеннему и, соответственно, летнему, что у дневного Солнца есть ночной двойник, который светит под землей, когда первое скрывается за горизонтом (рис. 96). Нетождественными считались также утренняя и вечерняя Зори, утренняя и вечерняя звезды (Венера). Полная Луна и Месяц в большинстве древних мировоззрений также считались разными светилами. Во-вторых, уместно предположить, что в условиях непрерывного распада и обособления родоплеменных общностей каждая из вновь образованных кланово-этнических единиц предпочитала внести элемент особенности и неповторимости применительно к своему верховному Божеству, дабы и объект поклонения был бы не таким, как у соседей-соперников. Отсюда испокон веков на разных территориях и в разных храмах или святилищах у одного и того же Божества (в том числе и у Солнца) были различные эпитеты, со временем превращавшиеся в самостоятельные имена.

Христианство, которое пришло на Русскую землю тысячу лет тому назад, застало здесь веру в разных языческих Солнцебогов. Главными из них были три — Дажьбог, Хорс и собственно Солнце, которое в ряде местностей сближалось с Ярилой, а на Севере — с Колой. Представление о трех Солнцах было настолько стойким и обыденным, что проникло даже в церковную литературу. В знаменитом "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона (сер. XI в.) говорится о свете Тресолнечного Божества, а в одной из богослужебных миней того же времени оно именуется Тресветлым Тресолнцем. Но вернемся к дохристианской эпохе.

Дажьбог (рис. 97) — сын Сварога, поэтому иногда именуется просто Сварожич. По смыслу и этимологии он — Бог Дающий, Дарующий. Славянское имя его восходит к санскритскому da ("дающий", "наделяющий"). Русские летописцы совершенно справедливо отождествляли его с эллинским Богом Солнца — Гелиосом. "Слово о полку Игореве" называет Дажьбожьими внуками всех русских людей. Что касается второго Бога солнечного пантеона — Хорса, то здесь прослеживаются более глубокие и неожиданные связи. Об этом уже говорилось в 1-й части, где на примере развития и распространения тотема сокола была продемонстрирована прямая этимологическая и культурологическая связь между древнерусским и древнеегипетским Солнечными Божествами — Хорсом и Хором (Гором). Само имя Хорс на первый взгляд представляется непривычным и даже чужеродным для русского языка. Но это не так. Лежащий в основе имени Бога корень прочно прижился в современном языке: "хорошо", "хоромы" (производное слово — "храм"), "хоробрый" ("храбрый"), "хоровод", "хоругвь", "хорониться", "хорохориться" и др. Тот же корень входит также в название южнославянского народа хорваты, которые переселились на Балканы уже в новую эру. Аналогичным образом словенцы, находившиеся в составе Австро-Венгрии, именовались хорутанами. В честь Солнца бога и Хорса наименован древнерусский крымский город — Хорсунь (Корсунь). Греки называли его Херсонес, отталкиваясь, по-видимому, от исконно русского наименования, хотя корень "херс" общеиндоевропейского происхождения (к нему восходит имя Бога Гермеса — Hermes). Более того, он уходит в глубь доиндоевропейского прошлого и обнаруживается хотя бы в семитских языках. Так, библейская гора в Египте, близ которой Моисей пас овец и где ему впервые в пылающем терновом кусте явился Бог, — именуется Хорив (Исх. 3.1 и посл.) — по названию нагорья в Синае, а, по мнению некоторых богословов-комментаторов, вообще синонима горы Синай (см. Толковую Библию, т.1). Общеизвестно, однако, из Несторовой летописи, что имя одного из трех братьев — легендарных основателей Киева — тоже было Хорив. Удивительное это совпадение свидетельствует прежде всего о том, что в основе созвучия древнерусских и древнееврейских слов лежит один и тот же доиндоевропейский и досемитический корень "хор", восходящий к общему праязыку, где он охватывал совокупность понятий, относящихся к Солнцу, свету и благу ("хорошо!"). Потому-то данная корневая основа так часто встречается в теонимах различных религий и культур. Помимо вышеупомянутых, можно также вспомнить этрусскую Богиню Хорту (и этрусский город того же названия) [15].

К этому же этимологическому гнезду относятся слова с корнем "хар" (с учетом чередования гласных "о" и "а"). Вспомним Харит — благодетельных древнегреческих Богинь милости и добра, дочерей Солнцебога Гелиоса (вот он искомый солнечный смысл).

Того же корня устаревшее русское слово "харный", "гарный" (см.: украинское "гарний"), означающее "хороший", "красивый". Строго говоря, по своему происхождению слова "хороший" и "харный" однокоренные. Отсюда же слова "ухарь" и "харя" с диаметрально противоположными смыслами (последнее первоначально не имело ругательного смысла и означало "маску", "личину"). К этому же этимологическому гнезду, возможно, относятся слова "харчи", "характер", а также название города Харьков, причем вполне допустимо, что вторая его часть в украинском произнесении Харь-кiв образована, как и название Киева, от имени древнерусского князя — Кия.

Классический обрядовый танец — хоровод (у болгар он называется "хоро", у румын — "хора") имитирует солнечный круг и в старину несомненно был связан с поклонением Солнцу. Что касается происхождения имени Хорс и соответствующей лексической основы, то их нетрудно установить путем сопоставления с соответствующими санскритскими словами. Аналогичный корень фигурирует в новоперсидских словах, означающих "сияющее солнце" и "петух". Персидское обозначение обожествленного сияющего Солнца — Xur-et. По сообщению Плиния, скифы персов именовали хорсарами (Chorsaros). Отсюда же и ираноязычные названия Хоросан, Хорог, Хорезм. Этот топонимический ряд может быть продолжен и в других пространственно-временных измерениях: достаточно вспомнить название столицы древнего тангутского государства — Хара-Хото, разрушенной дотла Чинзгисханом, или манчжуро-китайский город Харбин. Одна из народностей Тибета также именуется — хоро.

В древнерусских текстах встречаются намеки на еврейское происхождение имени и самого Бога Хорса. И не только потому, что в еврейских словах встречается созвучный корень. В одном из вариантов апокрифической "Беседы трех святителей" Перун называется эллинским Богом, а Хорс — жидовским. Комментируя данный пассаж, И.Е.Забелин писал: "Это [жидовство Хорса] подает намек на самое место, где существовало поклонение Хорсу, именно у хазар, перешедших потом в Моисеев закон и оттого известных больше под именем жидов хазарских" [16]. Вполне возможно, что так оно и было: Хорсу поклонялись и хазары [17], и славяне. А обусловлено это было общими истоками их культур, верований и в конечном счете — языков. Подтверждение тому не одни русско-хазарские контакты и свидетельства современных им авторов. Оно обнаруживается и в культурах многих древних цивилизаций, их космических воззрениях и языках.

Солнечный пантеон древнерусских Божеств не был неизменным. В разное время, на разных стадиях разделения славянских народов количество верховных существ, сопряженных с Солнцем, менялось. Не менялось, однако, солярное мировоззрение русских людей. Арабские путешественники, побывавшие на славянских территориях задолго до введения христианства, застали и описали храмы Солнца, предназначенные не только для культовых отправлений, но и для астрономических наблюдений [18]. Однако почитание Солнечного семейства богов, которым пронизана вся жизнь русского народа, уходит корнями в незапамятные времена, к самым истокам становления древнерусской, древнеславянской и древнеарийской народности. Солнечные сюжеты обнаруживаются в древних захоронениях, а также на предметах (керамика, украшения), добытых при археологических раскопках в местах традиционного обитания славян.

Солнце было не просто почитаемым Божеством. Оно входило составной частью в родоплеменные отношения. Еще в XII веке русские люди продолжали считать Солнце космическим членом своего рода, именуя себя внуками Дажьбога, что нашло отражение в "Слове о полку Игореве". Четыре князя — участники похода — именуются здесь просто "четыре Солнца". Те же представления запечатлены в фольклоре. В сказке из сборника А.Н.Афанасьева "Солнце, Месяц и Ворон Воронович" Солнце сватается к одной из девушек и берет ее в жены, а тесть наведывается к зятю-Солнцу в гости (родственные отношения также налицо). Посещают Солнце и его небесный дворец и другие герои, как, например, в сказке о Солнцевой сестре: "Подскакал Иван-царевич к теремам Солнцевой сестрицы и закричал: "Солнце, Солнце! Отвори оконце". Солнцева сестрица отворила окно и царевич вскочил в него вместе с конем".

А русские дети еще в начале нынешнего века помнили доставшееся им от пращуров древнее представление о родственных узах человека и Солнца:

Дедушка-солнышко,
выгляни в окошечко, —
(поется в бесхитростной детской песенке).

О стойкости древних космологических поверий свидетельствуют этнографические исследования, проведенные в конце прошлого века среди крестьян Тульской губернии на границе с Мценским уездом Орловской губернии. По общему мнению, Солнце — женское лицо. Оно ездит днем по небу на ложе, устроенном из звезд (по другой версии — летает на собственных крыльях). Одежда его разноцветная и вся усыпана звездами. На ночь Солнце уходит в свой дом, где у него есть мать, братья и сестры. Они сменяют Солнце при обходе неба, так как имеют такую же огненно-световую природу. Солнце, как женское лицо, ночью ездить боится, поэтому его сменяет братец-месяц. Если ночью все люди спали и везде было смирно, то утром Солнце взойдет радостное, веселое — и день будет хороший. Если же народ вел себя ночью несмирно, то солнце встанет пасмурное и днем будет плохая погода. (Здесь в наивной форме народного космизма содержится представление о взаимообусловленности состояния солнечной активности и поведения людей.) Некоторые утверждают, что Солнце не летает, а ездит на огромном коне, от которого происходят свет и теплота [19].

Одно из древнеиндийских имен Солнечного Божества — Савитар (savitбr). В данной ипостаси Солнце выступало в качестве животворящей силы, творящей законы, которым подчиняются все живые существа. В конечном счете путем метаморфоз звучаний и смыслов образовалось русское слово "сивый", означающее "сияющий", "ясный" (эквивалентом русского "ясного сокола" в сербском фольклоре выступает "сивый (сияющий) сокол с золотыми перьями"). У славян известна была также Богиня Сива, однако каких-либо развернутых сведений о ней не сохранилось. Одни знатоки мифологии отождествляют ее с Богиней Живой [20], другие (исходя из смысла "седая", "белая") — с Селеной-Луной. С именами древнеиндийского бога Солнца Савитара и древнеславянской Богини Сивы (Севы), по всей вероятности, так или иначе связано и название части света — Север. Если так, то данный факт служит лишним подтверждением теории Тилака о полярном происхождении индоарийских народов и полярной родине Вед. Имя Сива с учетом его смысловой нагрузки является также составной частью прозвища Солнечного коня Сивки-бурки.

Наиболее приемлемой, хотя и достаточно неожиданной представляется версия, согласно которой имя Сивы этимологически связано с именем знаменитого индуистского Божества — Шивы [21], происходит от него по смыслу и функциям. Санскритское слово зiva (Шива) имеет следующие смысловые значения: "дружественный", "добрый", "благосклонный", "целебный", а также означает "благо" и "счастье". Следовательно, все эти лексические значения по определению, так сказать, должны были быть экстраполированы на функциональные особенности славянского Божества — Сивы. Однако и собственные неповторимые качества, выражающие единство созидательных и разрушительных сил в универсуме и воплощение космической энергии, — неизбежно должны были наложить отпечаток на богиню Сиву. Отпечаток этот не мог не быть диалектически противоречивым и в силу происхождения самого образа Шивы, его истоки уходят в доарийские времена и верования коренных народов Индостана, создавших цивилизацию задолго до вторжения индоарийских племен, которые поглотили культуру своих предшественников и заимствовали из нее множество образов и идей. Впрочем, если исходить из теории общего происхождения языков и культуры народов мира, — соприкосновение мифологий и идеологий существовало задолго до того, как протоиндоевропейские народы пришли в движение и распространились по всей Евразии. Так что вопрос о том, что первично и что вторично в мифологии, остается открытым. Косвенным подтверждением связанного являются имена верховных Божеств у других народов: урартский Бог Солнца iwini, хеттский Бог iu-nu и др.

Другие ведийские Боги также не исчезли бесследно из памяти русского народа, сохраняясь в словах, несущих подчас иную смысловую нагрузку, но тем не менее указывающих на древнейший первоначальный смысл. Во вводной части уже говорилось об этимологическом и семантическом родстве слов и понятий Вишну и (Все)вышний. Аналогичным образом имя еще одного великого Бога индоариев Индры сохранилось в русском фольклоре в форме фантастического Индрик-зверя — согласно Голубиной книге он "всем зверям отец".

Несомненный отпечаток общеарийской и доарийских верований и обрядов несут на себе знаменитые древнегреческие, а затем и древнеримские прорицательницы сивиллы (сибиллы). По античной традиции они считались пришлыми с Востока и владели всей мудростью мира, включая знание будущего. Имя сивиллы объединяет в себе образы сразу двух славянских Божеств — Сивы и вилы.

Вилы — славянские феи, прекрасные девушки с распущенными волосами и птичьими крыльями. Их главные функции — помогать обиженным, лечить людей и предсказывать будущее. Трансформация образа птицедев в русском фольклоре шла в двух направлениях: в сказках распространен мотив о птицах, обернувшихся девушками (и наоборот), в легендах же и сказаниях образ вил слился с близкими им по смыслу образами вещих полуптиц-полудев — Алконоста, Сирина и Гамаюна. Что касается архаичности имени сивиллы и связи его с доарийской традицией, то здесь представляется весьма вероятным этимологическое родство фонетического варианта имени сибилла и названия страны — Сибирь. Единая корневая основа "сиб" свидетельствует не только об общем происхождении, но и месте (территории) этого общего происхождения. В этом смысле топоним Сибирь может быть интерпретирован как "страна сибилл" или место, где обитают сибиллы-шаманки, а само слово "сибилла" будет означать "сибирячка" в его древнем звучании.

Предлагаемое объяснение происхождения названия Сибирь нисколько не противоречит общепринятому. Согласно существующей этимологической и топонимической концепции слово "Сибирь" тюркского или же монгольского происхождения. Однако, судя по всему, название "Сибирь" уходит своими корнями в те времена, когда протоиндоевропейские, прототюркские и протомонгольские языки не были расчленены и представляли единое целое. Корневая основа "сев-сив" обнаруживается и в самом понятии Север (первоначально — Сивер, так это слово звучало в русских былинах и поныне звучит в украинском языке и некоторых русских диалектах).

В древнерусском понимании мироустройства вселенский свет отделен от солнечного. "...В народном понимании существуют раздельно солнце и белый свет, как освещенное небо, вся Вселенная..." "Свет на всю Вселенную есть свет неосязаем, неисповедим... никто же бо может указати образа свету, но токмо видим бываеть". Солнцу же отведена второстепенная роль субъекта света: "Вещь бо есть солнце свету, осияя всю Вселенную". Солнце как бы украшает собою светлый мир, но не является первоисточником "неисповедимого" света" [22]. Свет вселенский, небесный, носителем которого выступает Сварог, — первичен, ему принадлежит первородство в солнечносветовой иерархии. Все остальное находится в подчинении светового космического начала. Светобоги — распространенное явление в древнеславянском мире.

Общеславянским Богом света был Световит (Святовит) (рис. 98), о котором уже говорилось в 1-й части в связи с происхождением культа Гермеса, восходящего к доарийской истории и верованиям нерасчлененных народов Евразии. Четырехликий фалло-герметический Световит смотрит в четыре страны (стороны) света, как бы распространяя на них свою власть. Одновременно он и средоточие, куда сходится с четырех сторон весь свет.

Символика всесветности потрясает по своей простоте и емкости. Несомненный этимологический интерес представляет и вторая часть имени верховного Светобога. Корень "вит" имеет тот же смысл и происхождение, что и латинский vita — "жизнь" (а также "человеческий род" — "живущие").

Известны и другие древние Божества света. Из письменных источников практически ничего не известно о Белбоге (рис. 99). Между тем Божество это, известное у южных славян (а также у кельтов) с тем же корнем — Белин(ус), вне всякого сомнения, связано со светом. Неотъемлемый эпитет света — белый (одинаково относящийся к свету и как природному явлению, и как к окружающему миру и Вселенной). В современном языке произошло определенное смещение в значении понятия: "белый" прежде всего относится к соответствующему цвету, краске, хотя и здесь не утратило первоначального смысла — "светлый". Есть все основания полагать, что тот же смысл присутствует в топонимах древних городов Белгород и Белград ("город света") и названии одного из ответвлений древнерусской нации — белоруссы. В таком случае речь может идти о древних центрах со святилищами света и о народе, связывающем свое происхождение или верования со светом. Особых сомнений происхождение русского слова "белый" не вызывает — по заключению языковедов оно исконно родственно древнеиндийским bh-as, bhati ("блеск", "свет"), последнее означает также "знание". В древних языках (например, в древнеисландском) слово "бел" употребляется также и в значении "огонь". Однако этимологические изыскания приводят к еще более интересным языковым параллелям. У древних неиндоевропейских народов — шумерийцев, вавилонян, ассирийцев, оказывается, тоже было верховное Божество по имени Бел с теми же функциями, что и Бел индоевропейцев. В шумеро-аккадской мифологии Бел выступает и как собирательное имя для главных Божеств — творцов Вселенной. В соответствии с этим и центральное Божество вавилонского пантеона — Бог Солнца и главный покровитель города Вавилона — Мардук именовался греками Белосом. В космической битве Солнцебог Мардук-Белос победил Тиамат — воплощение первозданной тьмы и мирового хаоса. Интересно, что русское слово "тьма" оказывается созвучным шумеро-аккадскому имени Тиамат, имеющему практически тот же самый смысл. От общесемитского Бела в дальнейшем возник хорошо известный читателю культ Ваала (Баала) — Бога плодородия и войны в Палестине, Сирии, Финикии, а затем через Карфаген распространившегося по всему древнему миру — от Египта до Испании. Его отголоски слышатся и в русском слове "балда". Другое имя, образованное от древнесемитского Бела путем многочисленных исторических и лингвистических трансформаций, — Вельзевул (имя дьявола, вошедшее в русский язык через древнееврейский). Все это лишний раз доказывает общность древних культур.

Содержание понятия "свет" не менее емко и многогранно; помимо собственно физического смысла, слово "свет" означает и весь окружающий мир вообще: "весь свет", "целый свет" (интересен устойчивый фразеологический оборот "свет во всей Вселенной", где свет выступает в качестве космообразующего начала мироздания). Применительно к человеческому обществу слово "свет" употребляется в различных смысловых оттенках: "высший свет" (отсюда понятие светский), "полусвет" и др. Где, каком еще языке сыщешь имя Светлана (в старину известны были и мужские имена — Светлан, Светозар, сказочный Световик)? Или употребление слова "свет" в иносказательном смысле: свет ты мой ясный, свет очей моих, светик, мой свет? Космическая приобщенность, неотделимость от видимого мира небесных явлений отразилась и в ласкательных опоэтизированных именах, сохранившихся до наших дней: "солнышко", "звездочка", "зоренька", "месяц ясный". Можно, не колеблясь, утверждать: вся жизнь, душа и плоть русского человека с младенческих лет и до самой смерти была насквозь пронизана светом — в прямом и переносном смысле. Окружающий мир во всех его знакомых проявлениях именовался "белым светом". Антиподом этого света был "тот свет", пугающий и манящий своей неизведанностью и запредельностью.

Животворящий свет не только олицетворял светлое космическое начало, но и связывал воедино весь пантеон языческих Божеств. И не только языческих. Древнее обожествление света переросло в новое религиозное миропонимание, которое немыслимо без таких словосочетаний, как "божественный свет". Важнейшее понятие любой религиозной системы "святой" образовано от слова "свет" и впитало в себя его содержание.

Метафоричность философской и богословской символики, которая выступает по существу как опоэтизированный язык науки, выразилась также в таких фундаментальных понятиях, как "свет истины", "свет знания" и производимого от них "просвещения", означающего процесс приобщения каждого к сокровищнице человеческого опыта — интеллектуального, нравственного, эстетического, хозяйственного, технического, военного, охотничьего и т.п. Великая миссия аккумуляции такого опыта и передача его настоящим и будущим поколениям принадлежит Просветителям. Точно так же творческие акты в познании, открытия, результаты художественного поиска характеризуются емкими словами — "озарение", "вспышка".

Само слово "свет" древнейшего происхождения и восходит вместе с аналогичными понятиями других индоевропейских языков к санскритскому слову "зeta" (читается и произносится как "шьвета") и означает "белый", "светлый", "блестящий", отсюда и русское слово "цвет".

Такая поливариантность значений понятия "свет" и множественность разнокоренных слов, приведших к своеобразной лексической "цепной реакции", объясняются той объективной обобщающе-смысловой ролью, которую всегда играл свет в жизни людей. Любая единичная вещь или группа предметов воспринимается как нечто обособленное, отдельно взятое. И только свет (как, впрочем, и тьма) является таким безлико-всеобщим началом, которое мгновенно охватывает, обволакивает, объемлет весь вещный мир, представая в виде естественной, доступной каждому, хотя и неизведанной природной стихии. О древности и значимости понятия "свет" для народного миросозерцания свидетельствует также поговорка — клятва со следами заклинания: "Чтоб мне свету белого не видеть!"

Наряду с общеиндоевропейскими корнями и словами "свет" и "бел" в русском языке глубоко укоренилась еще одна близкая по смыслу лексическая основа — "яс", в первозданном виде присутствующая в словах "ясный" и "ясень". Понятие "ясный" имеет двоякое значение: 1) "чистый", 2) "понятный" и восходит к санскритскому слову yaas — блеск (ср.: укр. "яскорка" — "искорка"). В процессе языкового развития корень "йас" ("яс") трансформировался в "ас" и "ес". В этих обличиях он встречается в таких, к примеру, архаичных словах, как "есень" ("осень") — откуда фамилия Есенин; яство ("пища"), этимологически связанное с глаголом "есть" ("кушать"). Одно из названий "ячменя" — "ясмень" (откуда: "ясничек" — ячменный хлеб, и "ясник" — ячменное вино).

Не меньший интерес представляет смысловая нагрузка, которую носил корень "яс" на разных исторических этапах. Прежде всего обращает на себя внимание устойчивое сочетание прилагательного "ясный" с существительным "сокол", символизирующим издревле Солнечное светило. "Ясный сокол" — не просто поэтический образ, в нем закодированы древнейшие представления и о Солнце, и о Солнцебогах, и о магической связи людей с космическими законами. В сказках и былинах ясный сокол — оборотная ипостась героев, приобщающая их к иному — неземному и нечеловеческому — миру: на оборотничестве построены сказки о Финисте Ясном соколе (или, как она оригинально именуется в варианте, записанном И.А.Худяковым в Рязанской губернии, сказка о Фенисто-ясно-сокол-перышке), а также былина о Вольге (Волхе Всеславьевиче).

Одно из древних названий сокола — "ясмен" (см. "Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля). Корень "яс" входит и в название "ястреб" — другого рода хищных птиц, по виду наиболее близких к соколам и в древности, видимо, понятийно объединявшихся. Общеиндоевропейский корень "yas" обнаруживается в словах "асы" — древнегерманские Боги, Ясна — главная часть Авесты, ясы — древнерусское название осетии, Яссы — название города в Румынии на территории, где пересекались исторические пути славянских и романских народов — двух ветвей некогда единого индоевропейского пранарода. Наконец, отзвуки древнего космического миропредставления слышатся в исконно народном понятии "ясочка" — звездочка.

Имелись и другие Божества, чьи светозарные функции ставят их в один ряд Светобогов. Их соподчинение в настоящее время установить трудно. Однако нетрудно доказать, что такие древнерусские и общеславянские боги, как "Дый" (упоминается в "Хождении Богородицы по мукам) и Див из "Слова о полку Игореве", этимологически восходят к имени древнеиндийского Бога неба Дьяуста (dy-aus — "день", "сияющее дневное небо").

В древнерусских мифологических и фольклорных представлениях известную роль играла такая женская ипостась светлого Дня, как утренняя заря (и звезда — одновременно), Денница. Известно также понимание Денницы как падающей звезды (именно звезды, поскольку представление, и тем более правильное истолкование явления метеоритов, относится к более позднему времени). Так, в сборнике XV века "О земном устроении" имеется отдельная глава "О денницах", описывающая падающие звезды, истолкованные как обломки небесного огня. Как и древнее "солонь", образ Денницы характеризует космическое животворящее начало, заключенное в свете, олицетворением которого выступает брачная пара День и Денница (Свет околоземный и Свет космический). Но скорее всего, если восходить к праславянским общеарийским верованиям, все космические явления (включая землю, воду, небо, огонь) можно представить как самозарождающиеся из света. Вячеслав Иванов считал Денницу мифологическим существом мужского рода и отождествлял его с христианским и дохристианским Люцефером — одной из ипостасей Дьявола, однако дословно означавшем "Носитель света" (его сотканную из противоречий суть искателя истины гениально раскрыл Байрон в мистерии "Каин"). По Вяч. Иванову, Денница — фосфорически светящийся дух — первомятежник, внушающий человеку гордую мечту богоравного бытия; это тот самый "печальный демон — дух изгнанья", который "сиял" Лермонтову "волшебно-сладкой красотою" [23].

В русском мировоззрении почитание женского космического начала в форме Девы (рис. 100) имеет длительную историю: от сказочных Птицедев до Пречистой Девы — светлого и светоносного Божества, впоследствии растворенного в культе Богородицы — хранительницы и покровительницы Руси, избравшей Россию своим последним домом. Имя Дева не могло не быть в центре мифологического и религиозного притяжения хотя бы потому, что оно — одно из древнейших и важнейших понятий индоевропейской культуры. Как известно, в санскрите devб означает "Бог", "жрец"; "владыка", "царь", а также: "небесный", "божественный". Соответственно dev-i — это "Богиня".

Отголоски такого небесно-божественного смысла сохранились в однокоренных словах и словосочетаниях "диво", "диво дивное". Див — одно из древнерусских мифологических существ, действует как персонаж в "Слове о полку Игореве", предупреждая русских воинов об опасности и одновременно предрекая беду. Кроме того, в древнерусской мифологии было известно женское божество — Дива.

Итак, Дева в широком смысле — великий охранительный и вдохновляющий символ русского народа. В древнерусском миропредставлении в соответствии с индоевропейской и общемировой традицией Пречистая Дева — воплощение вселенского и солнечного света одновременно: "И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд" (Откровение святого Иоанна Богослова, 12, 1).

Ближайшая стихия, родственная свету, — огонь. Элементарный опыт свидетельствует: свет бывает без огня, огонь без света — никогда. Следовательно, свет обладает некоторой самостоятельной сущностью, хотя и предполагает обычно наличие какого-либо источника; чаще всего им выступает огонь. Отсюда и древние мифологические представления о космическом огне: он тесно взаимосвязан с космическим светом, но не обязательно ему предшествует. Иногда и тот и другой выступают как тождественные начала. В позднейшем миропредставлении под влиянием христианской эсхатологии космический огонь изменил объем и содержание своего понятия: он переместился в преисподню и начал носить в основном устрашающую функцию "геены огненной", ожидающей грешников в аду.

Слово "огонь" ("огнь") родственно имени древнеиндийского Бога огня Агни (agnн — "огонь"). В Ригведе — древнейшем своде обрядовой поэзии — значительная часть гимнов посвящена Богу огня — Агни. Почему — догадаться не трудно. В нелегких и некомфортных условиях переселенческой жизни огонь (особенно по ночам) оставался той рукотворной стихией, которая давала тепло, свет, защиту от диких животных и жар для приготовления пищи. Огонь же был и стихией, имевшей нерукотворное происхождение (молнии и другие небесные явления, лесные и степные пожары, вулканическая лава и т.д.). Ни в первом, ни во втором случае не требовалось специальных скульптурных или живописных изображений огня, поскольку он всегда был рядом перед глазами. Лишь впоследствии, когда одно из арийских племен завоевало Индостан, подчинив аборигенов и создав в условиях оседлого образа жизни уникальную древнеиндийскую культуру, — появилась возможность и необходимость воссоздавать образ Бога огня — Агни в виде скульптурных изваяний.

В древнерусском языке имеется еще одно название огня — "крес". Корень сохранился в слове "кресало" (вышедшее из употребления приспособление для добывания огня), а также в серии понятий: "красный", "краса", "красивый", "красота", "прекрасный", "краска". С существительным "крес" тесно взаимосвязан глагол "кресать" или "кресить", означающий одновременно: "высекать огонь" и "воскресать (оживать)". "Игорева храброго полку не кресити", — трагически заключает безымянный автор "Слова о полку Игореве". Нетрудно истолковать лексическое и смысловое происхождение таких важнейших для русского миросозерцания слов как "воскрешать" и "воскрешение" — они имеют древнейшее дохристианское происхождение и связаны с культом огня и его ролью в первобытной жизни. При высекании огонь-крес всегда как бы воскресал заново, потому-то слово кресить обозначало сразу два понятия — "высекание" и "воскресение". Само слово "крес" и этимологически связанные с ним понятия типа "красный — красивый" близки по смыслу и происхождению с церковнославянским "крада", что означает "костер", "огонь", "жертвенник". (В русском языке слово не употребляется, однако корень сохранился в словах с иным смыслом: "украдкой", "украденный" — от глагола "красть".) Общий корень здесь вполне уместен: огонь-крес способен и украшать (красить — к тому же красным пламенем), и красть (сжигать дотла так, что не останется никаких следов, т.е. сгораемая вещь исчезает, крадется). Общеиндоевропейский корень "крес" обнаруживается и в имени Крез (произносится [kres]) — так звали последнего царя древней Лидийской державы (VI в. до н.э.), чье имя вошло в поговорку: "Богат, как Крез".

Напрашивается семантическое различие между понятиями "огонь", с одной стороны, например, берущего начало от санскритского agn и, видимо, означавшего естественный огонь, сохраняемый в угольях, и, с другой стороны, понятием "крес", вероятнее всего означавшим искусственный огонь (т.е. полученный путем высекания), жертвенный огонь. В этом случае ближе всего по смыслу и звучанию для слова "крес" окажутся слова krati ("жертва", "сила", "мощь", "действие" и др.) и kruy-a ("жертвоприношение", "жертвенный обряд"; "действие", "работа", "труд" и др.).

Есть также достаточно оснований предполагать, что от слова "крес" образовано и понятие "крестьянин", означавшее первоначально не столько огнепоклонников, сколько людей, расчищавших землю под пашню путем огневания — выжигания лесных участков. Поздняя традиция производит "крестьян" от "христиан", а корень слова усматривает в понятии "крест". В такой трактовке "крестьяне — это крещенные люди, но тогда непонятно, почему, скажем, князья и дружинники, крестившиеся на Руси прежде смердов и простого люда, не именуются крестьянами (крещеными). Скорее всего, само понятие "крест" (пересечение двух предметов) происходит от понятия "крес" (огонь) — отчего оно так быстро и органично прижилось на Руси. Такую этимологическую зависимость можно объяснить по-разному. Известны, например, крестообразные поминальные курганы, на вершинах которых возжигался священный огонь; существовали жертвенники огня с крестообразной символикой. Крест считается общемировым символом (горящего) Солнца. Наконец, существует древнейший обычай получения живого огня путем коллективного действия. В заповедном месте на землю укладывалось сухое бревно, перпендикулярно к нему ставилось другое сухое заостренное бревно (в итоге получался крес), которое и вращалось с помощью веревок достаточным количеством людей (рис. 101). В стародавние времена огонь таким способом получали и без коллективных усилий — с помощью двух сухих палочек (дощечек), располагаемых крестообразно. Данный факт, известный из истории материальной культуры народов всех континентов (включая австралийцев и индейцев обеих Америк), давно привел ученых к выводу, что крест испокон веков и задолго до возникновения крестьянства символизировал огонь [24].

Неудивительно поэтому, что и в древнерусском наречии "крес" (огонь) и "крест" оказались однокоренными. В данном случае налицо этимологическое доказательство. Но имеются еще археологические и этнографические аргументы, разделяемые рядом ученых. Фигура креста очень распространена в древнейшей орнаментике и символике — археологи обнаруживают ее практически во всех культурных слоях. Известны также дохристианские вырезанные из камня или выдолбленные кресты. Что касается крестообразного расположения деревянных орудий при добывании огня трением, то высказывалось следующее соображение: поскольку искра появлялась на перекрестии двух кусков дерева, постольку именно крест стал символом света. Крестопересечение деревянных палочек (дощечек) могло иметь самую разнообразную форму: т-образный и крючкообразный кресты, свастика. Последняя также стала в символике древнейших народов символом Солнца, света и жизни.

Древний обычай добывания огня — сакральный и чудодейственный — оказался чрезвычайно живучим, поскольку с ним связывалось общение с высшими силами. В романе Николая Семеновича Лескова (1831 — 1895) "На ножах" описывается, как во второй половине прошлого века крестьяне целой деревни с помощью "живого огня" пытаются предотвратить массовый падеж скота — "коровью смерть". Поражает и то, с какими подробностями и мастерством описывается это чисто языческое действо, и то, насколько посвященными оказались десятки людей, участвовавших в столь неординарном полумистическом акте, — каждый знал свое место и отведенную роль, включая и действия по сохранению тайны, колдовских заклинаний и т.п. (надо полагать, что Лесков — один из самых честных русских писателей — знал, что писал).

По свидетельству этнографов прошлого века уничтожение "коровьей смерти" с помощью небесного "живого огня" было распространено повсеместно. Помимо воскрешения древних навыков, этот первобытный обряд приоткрывал завесу и над первобытными верованиями, стержнем которых являлось единение с астрально-космическими силами. Живой огонь обладал чудодейственными качествами, защищавшими ото всех напастий потому, что, по народным представлениям, происходил от самого Солнца. Чтобы получить "живой огонь", необходимо совершить определенные магические действия, которые, собственно, и составляли суть коллективного обряда. Добыть солнечную силу, стать космическим посредником между неземной энергией и ее земным проявлением можно только путем вращения бревна, жерди, поскольку само Солнце представлялось вращающимся огненным небесным колесом.

Представление об огне как о космическом начале и важнейшей природной стихии плавно переходило в увязывание со свойствами огня состояний и характеристик самого человека. Представление об огне в народном миросозерцании всегда предполагало сексуально-эротический подтекст: любовная страсть наделялась огненным смыслом, а понятия "любовь" и "огонь" сближались. Отсюда все известные устоявшиеся обороты, которые в старину (да и не только в старину) отнюдь не воспринимались исключительно как поэтические эпитеты, а выступали как существенные аспекты духовной жизни и мира человеческих чувств: "огонь желания"; "пожар любви"; "огонь в глазах, сердце, крови"; "пожар в душе"; "вспыльчивость"; "пылкость"; завершение жизни (смерть) истолковывается по аналогии с огнем — "угасание". А.А.Потебня выводит из понятий "огонь", "жечь", "гореть", "печь" целую группу понятий, связанных с жизнью и человеческими чувствами: "поживать", "пожирать", "жажда", "жадность", "желание", "желанный", "жалость", "печаль", "горе", "горечь", "гнев" [25].

Но в обряде обретения "живого огня" закодирован еще один важный мифологический смысл, раскрывающий суть древнейших миропредставлений. Считалось, что огонь побеждал смерть подобно тому, как он побеждал мрак. В первобытном мировоззрении понятия смерти и мрака (ночи) практически были идентичны. Это отразилось в древнерусских однокоренных словах: "мор" (смерть) и "морок" (мрак, ночь). Слово "морока", имеющее в наше время лишь один смысл — "затяжное, хлопотное дело, канитель", еще в прошлом веке сохраняло первозданное значение "мрак" (см.: "Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля).

В подобном же обличии соответствующая лексическая основа предстает и в других языках индоевропейской группы: от санскритского m-ara — "смерть", а также "убивающий", "уничтожающий" (в буддийской мифологии Мара — божество, персонифицирующее зло и все, что приводит к смерти живые существа) — до французского "кошмар". В конечном счете санскритское m-ara восходит к общеиндоевропейской и доиндоевропейской корневой основе mr, входящей в наименование священной вселенской горы Меру (о чем подробно говорилось в 1-й части).

В славянской мифологии смерть была воплощена в образах Богини Морены (Марены, Мараны) (рис. 102) (о ней также речь уже шла выше) и множестве злокозненных духов, порожденных ночью под общим именем "мары" (или "моры" — один из них всем известная русская кикимора). Морена играла исключительно важную роль в языческом мировоззрении и сложившихся на его основе ритуалах и празднествах. Это связано с вселенским обличием смерти (как ее понимали наши предки). Смерть отдельного человека — странное, но в общем-то частное дело. Гораздо значительней смертное начало в Природе: смерть света, Солнца, дня и наступление ночи; смерть животворных времен года — весны, лета, осени — и наступление зимы. Морена как раз и олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла выступать в роли необратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда приходит новый день, всегда всходило Солнце, а после холодной зимы опять наступает весна. Морена — воплощение смерти, сама такой смерти избегнуть не могла.

Считалось также, что смерть Смерти (Морены) можно было ускорить с помощью огня и света и в конечном счете победить. Люди всегда старались участвовать в этой космической битве жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла. Древние магические обряды, сопровождавшие народные праздники, — лучшее тому свидетельство. Один из самых древних, красочных и сохранившийся в основных чертах доныне праздник Ивана Купалы еще сравнительно недавно сопровождался изготовлением соломенного наряженного чучела, которое так и нарекалось — Мореною. Морена сжигалась в священных купальских кострах, через которые обязаны были перескочить все участники купальского праздника. Чем выше прыжок (чем ближе к небесно-космическим высотам), тем действеннее сила огня, передаваемая человеку и оберегающая его от смерти, болезни, нечистой силы и прочих напастей. В ряде областей Морена заменялась деревом Марины, вокруг которого совершались купальские обряды. То, что пугающее и не для всех знакомое имя Морены переиначивалось на более знакомую Марину, в порядке вещей. Но при этом Марина не утрачивала своей злокозненной и смертоносной сущности, о чем, кстати, свидетельствуют былина о Добрыне Никитиче и злой девке Маринке (ранее бывшей, скорее всего, Мореною). Иванов день — праздник огня и Солнца. Июль — макушка лета — в старину именовался кресник (по имени огня — Крес). Сам же праздник Ивана Купалы посвящен летнему солнцевороту, когда Солнечное Колесо-Коло, достигнув высшей точки на небе, начинает "обратный путь". По сути своей это — праздник космический, ибо связан с астрологическими закономерностями — движением Земли и Солнца, обуславливающих в конечном счете смену времен года.

Астрально-космическое содержание купальских обрядов обусловлено также и тем, что огонь священных костров необходимо было получить животворящим способом, то есть путем магического приобщения к солнечно-космической энергии, а сами костры предпочтительно было разжигать на возвышенностях, горах или курганах, то есть как можно более приближенно к миру небесному. По свидетельству очевидцев, купальские огни, зажигаемые в Иванову ночь на Карпатах и Судетах в Польше и Чехии, представляют великолепное и торжественное зрелище на пространстве в несколько сот верст [26].

Христианство приспособилось к древнейшему языческому празднику, связав его с именем Иоанна Крестителя (отсюда Иванов день). Однако второе имя — Купало (рис. 103) — никакого отношения к христианству не имеет. В имени Купало — два пласта: более поздний, связанный с водной стихией и словом "купать(ся)", и более древний, первичный, связанный с огненно-световой стихией и словом "купава", что означает "белый (цветок)", а "белый" в древнерусском представлении — синоним света.

В восточноевропейских средневековых документах, относящихся к запретам празднования Иванова (Янова) дня у чехов и словаков есть прямые указания на то, что почитание огня и костров неотделимо от культа общеславянского бога Световита (Свановита) [27], о котором уже говорилось. С Мореною-смертью, с Мореною-мороком (ночью) связаны и светлые солнечные праздники встречи Весны. Здесь ненавистнице жизни также уготавливается сжигание. В весенних календарных обрядах Морена выступает еще в одном своем смертоносном обличии — в виде зимы, мороза. Древнерусская форма слова "мороз" — "мразъ", от него более широкое понятие — "мразь" — не только в смысле "мерзости" — слово того же корня — но и в смысле природно-погодной характеристики (ср. "изморозь", "моросить").

Сжигание Морены в виде соломенного чучела происходило и на Масленицу. Древние языческие корни этого буйного и веселого праздника не только в огненном действе, но и в массовом поедании блинов, символизировавших Солнце: тем самым кажный человек как бы приобщает себя к солярной природе, часть которой он просто-таки физическим образом растворял в себе. Во время огненных действ существовал также обычай (неповсеместный) катать зажженные колеса, которые также символизировали горящее Солнце.

Соломенные и деревянные чучела, олицетворяющие древних славянорусских Богов, сжигались и в процессе других народных праздников. К наиболее известным относятся праздники Костромы (женское воплощение плодородия) и Ярилы (мужское воплощение плодородия). Оба праздника связаны с весенним пробуждением, летней победой Солнца и света над зимним холодом и мраком, с животворящими процессами в природе. Как и в купальских празднествах, огонь играет здесь центральную роль. Имя Кострома вроде бы само указывает на свое происхождение — Костровая (мать?), хотя в самом обряде чучело Костромы чаще всего топится в реке или разрывается на части.

Итак, космическая сущность огня в представлении народа была связана с его неотделимостью от света и Солнца, молнии и звезд. Огонь — источник тепла, которое помогает победить зиму и знаменует приход весны и лета. Но тепло как неотъемлемый атрибут огня — одновременно и животворящая сила (без тепла и семя не прорастает, и птенцы из яиц не появляются). В огненном горниле плавился металл, обжигались посуда и кирпичи. Огонь очищал от болезней и порчи. И главное, огонь — помощник в выпечке хлеба и приготовлении пищи. Эта жизненно важная функция огня тесно переплеталась с его космической предопределенностью в форме вечности. "Вечный огонь" столь же древнее понятие, как и сам человек разумный. Помимо священнодействия и магического обряда — получения "живого огня" существовала строго соблюдаемая традиция поддерживать и сохранять огонь — в пещере, в очаге, в печи. Это таинственное качество воспреемственности и непрерывного возрождения порождало представление о бессмертии самого огня, о его вечности.

Субстанция огня представлялась неуничтожимой, одной и той же на фоне постоянно меняющейся природы. Огонь и вечность стали синонимичными понятиями. А вечность — это лик Космоса. Есть в преданиях русской старины еще один загадочный световой образ, имеющий явно космическую причастность — Бел-горюч камень. Первоначальный смысл слова "Бел-горюч" — сияюще-горящий или светоогненный. Но огненносветовой природой не ограничиваются особенности этого чудо-камня, он еще и средоточие всех сил небесных (читай — космических, тем более что в одном из вариантов Голубиной книги так и сказано: он связан со всей Вселенной). В Голубиной книге, как и в других источниках, Бел-горюч камень имеет собственное имя — Алатырь и назван отцом всех камней:

Белый латырь-камень всем камням отец,
Почему же он всем камням отец?
С-под камешка, с-под белого латыря
Потекли реки, реки быстрые,
По всей земле, по всей вселенную,
Всему миру на исцеление,
Всему миру на пропитание.

Народ хорошо знал об этом неземном всесилии огненного Бел-камня, дающего могучую силу, излечивающего от всех болезней, кормящего и поящего. Существовало поверие, что можно перенять эту чудодейственную силу, приобщиться к вселенскому источнику энергии с помощью особых заклинаний. Сохранился вариант одного из таких заклинаний: "На море-окияне лежит бел-алатръ камень, а на камне сила небесная. Пойду я поближе, поклонюсь пониже: силы небесные! пошлите свою помощь и силу на наш скот — милый живот — в чистое поле, в зеленые луга, в темные леса".

А.Н.Афанасьев, который приводит текст заговора (а также вариант из Голубиной книги) во 2-м томе "Поэтических воззрений славян на природу", считает слово "Алатырь" хотя и древним, но не поддающимся расшифровке. Между тем ключ к расшифровке напрашивается сам собой. Имя алатырь созвучно с хорошо известным ритуальным понятием "алтарь" и восходит к древнейшей эпохе, когда камни играли роль жертвенников. Автор самостоятельно пришел к данному выводу, однако при подготовке данного издания с удовлетворением обнаружил, что аналогичная идея была выдвинута задолго до него, еще в конце прошлого века академиком Веселовским (см.: Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха, статья III: Алатырь в местных преданиях Палестины и легенды о Грале. СПб., 1881. С.25). Впрочем, высказывалось и резко отрицательное мнение: о фонетической невозможности происхождения названия камня Алатыря из слова "олътарь" (см.: Бодуэн де Куртенэ — Фасмер Ц.И. Камень латырь и город Алатырь// Известия Отделения языка и словесности Академии наук. 1914. Т.XIX. Кн.2). Однако возражения основываются на традиционных ползуче-эмпирических методах анализа индоевропейских и околоиндоевропейских языковых связей без учета возможности макроэтимологического анализа и вскрытия глубинных языковых пластов, таких, например, как взаимосвязь между корнями "лат" — "лад" — "лед". В этом смысле слово Алатырь напрямую связано с исконно народным космическим понятием Лад. Само понятие "алтарь" ни в коем случае не является позднехристианским, а имеет древнее происхождение, корни которого уходят в гиперборейские времена (об этом, в частности, свидетельствует однозначная привязка Алатырь-камня к легендарному острову Буяну — смутному воспоминанию о гиперборейской прародине). Священный камень не терпел глумления: как известно, былинный удалец Васька Буслаев поплатился за неуважение к святыне: решил перескочить через нее не передом, а задом — "да расколол свою буйную голову и остался лежать тут до веку".

С небесно-огненно-световой стихией связаны еще два древнерусских Божества — Перун (рис. 104) и Стрибог (рис. 105). Оба знамениты необычайно: первый — как наиболее упоминаемый (и проклинаемый) в дошедших письменных источниках; второй — по поэтическим строкам "Слова о полку Игореве" о ветрах, Стрибожьих внуках, что веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Отсюда делался поспешный вывод, что Стрибог — он и есть Бог Ветра. Однако "Слово" не дает оснований для такого прямолинейного заключения. Безымянный автор именует Ветры внуками Стрибога, то есть он является только прародителем, хотя и связан с буревой и молниевой стихией.

Настоящий же Бог грозы, грома и молнии — Перун, классический Бог-громовник, русский аналог Зевса-громовержца. Как верховное Божество дохристианской Киевской и Новгородской Руси Перун считался также покровителем князя и его дружины, принимая на себя одновременно и функции Бога войны. Не стоит тешиться заблуждением, что вера в Перуна сама собой сошла на "нет" после того, как Владимир Святой повелел разрушить все языческие святилища, а деревянное изваяние Перуна бросить в Днепр. Еще в XIV веке священнослужители продолжали жаловаться: "Но и ныне по сукраинам молятся ему, проклятому Богу Перуну" [28]. А у болгар почитался и в XVIII веке: во время засухи для вызывания дождя практиковалось некое языческое действо с ряжением молодежи и хождение по домам с пением, прославляющим Перуна в надежде, что он как владыка грозы, молнии и грома ниспошлет на страждущую землю долгожданный дождь.

Бог войны известен в древнеславянском пантеоне и под другими именами, упомянутыми различными латинскими авторами. У некоторых славян (оборитов, моравцев, словаков) это был, к примеру, Радегаст (рис. 106), и по внешнему виду и по своему прямому назначению очень близкий Богу войны древних германцев и скандинавов.

Одним из верховных Божеств и родоначальников древнерусских и древнеславянских Богов был Род — прародитель мира и человека, Божество всей природы и плодородия. Он олицетворял Космическую Жизнь во всем богатстве оттенков. Человеческий род ведет свою родословную от верховного Божества — Рода. Имя владыки мира было настолько смыслозначимым, что по сей день живет в русской речи. Как Бог Род породил все живое и неживое во Вселенной и саму Вселенную, так слово (корень) "род" породило целую семью однокоренных понятий, имеющих непреходящее значение для русских людей: "родина", "природа", "народ", "род" (семья, племя, династия), "родня", "родичи", "порода", "родник", "родить", "рожать", "урожай".

Какого-либо антропоморфного изображения бога Рода не сохранилось. Изображение объектов и их атрибутов, близких по функциональному назначению к функциям древнеславянского Бога Рода, возможно, осталось в многочисленных скульптурах, мелкопластичных поделках и амулетах, в форме мужских и женских гениталий, имеющих непосредственное отношение к половой жизни и продолжению рода. Кроме того, Родом считалась некая внутренняя духовная и генетическая связь между близкими и дальними родственниками. Бог Род — хранитель родственных уз и выразитель семейной любви и пламенного братства (рис. 107). Он же — распорядитель Книги судеб, откуда поговорка: "Что на роду (Родом) написано — того не миновать никому!".

Как уже говорилось, в процессе длительного исторического развития общие в прошлом слова и корни подвергаются в различных языках значительным изменениям. Сплошь и рядом наблюдается чередование или утрата гласных или согласных звуков. Однако даже по прошествии многих тысячелетий в языках давным-давно разделившихся народов, живущих подчас далеко друг от друга, общая лексическая основа легко узнаваема — особенно если выстраиваются этимологические цепочки или составляются сравнительно-объединенные словеснокорневые гнезда. В этом легко убедиться при этимологическом анализе имени Род. Обратимся к санскриту и древнеиндийской мифологии. В прямом звучании здесь нетрудно обнаружить близкие по смыслу слова: Родаси (rуdas-i), — Богиня, олицетворяющая молнию (жена Бога Рудры); rуd-as — "небо и земля" вместе взятые; roda — "вопль" (от боли), ср.: "роды", сопровождающиеся криком.

Абсолютные лексические и семантические совпадения обнаруживаются и при обращении к древнегреческой мифологии. Разные античные авторы по-разному сообщают о детях всесильного владыки морей Посейдона, названных совершенно по-русски: дочь Рода — от нереиды Амфитриты (Аполлодор 1, 4, 6) и сын Род — от самой Афродиты (Диодор Сицилийский IV, 6). Для эллинов это была такая давняя давность, что они не помнили ничего, кроме имен да некоторых важнейших генеологических связок. Так, Рода стала супругой Бога Солнца Гелиоса и нарожала ему кучу детей, да еще дала свое имя одному из самых островов Средиземноморья — Родосу.

Но нас-то здесь в первую очередь волнует другое: явно досредиземноморское и абсолютно полное совпадение эллинских и проторусских Божеств, поименованных Родами. Не приходится сомневаться, что их корни уходят в глубины общих этнокультурных пластов. В таком случае к той же эпохе следует отнести и их родителей — Посейдона, Афродиту, Амфитриту. Здесь воображение способно разыграться необычайно. Но пора и ему дать успокоение. Другой разительный пример — вдохновитель постройки Вавилонской башни и властитель нерасчлененных народов — Немврод. Так как в конечном счете он явился виновником утраты этнической однородности и единого праязыка, Данте в "Божественной комедии" обрек его на вечные муки и поместил в колодце гигантов в 8-м круге Ада. Библия упоминает о нем очень глухо и называет Нимродом; в самом сюжете о вавилонском столпотворении он вообще не присутствует. Агада (ветхозаветные устные предания евреев) сообщает, что Нимроду достались по наследству кожаные одежды Адама и Евы. Вообще же он был внуком Ноя и сыном Хама. Самые подробные сведения о Немвроде дает Иосиф Флавий в "Иудейских древностях". В русских апокрифах он звался еще короче — Неврод. С точки зрения археологии языка и реконструкции смысла не может не вызвать интереса второй слог в имени ветхозаветного патриарха, понятный без перевода и объяснений. Вряд ли это случайное совпадение, на чем тотчас же начнут настаивать ученые педанты. Перед нами опять лишний аргумент в пользу былой общности языков и культур.

Фонетические трансформации в процессе развития и дифференциации языков привели к чередованию гласных "о", "а", "у" и согласных "д" и "т" (какие из них были изначально первичными, определить чрезвычайно сложно). В результате корень "род" превращался в новые лексические основы "руд" и "рад", последняя же фигурировала в форме "рат". В итоге получаем целый набор на первый взгляд разрозненных, но на самом деле взаимосвязанных понятий. Корень "руд" легко просматривается в слове "руда". В прошлом оно означало "кровь" ("От чего кровь-руда наша?" — спрашивается в Голубиной книге). От него образовались слова: "рдеть" ("краснеть") и "рдяный" ("алый"). В санскрите также четко просматривается понятие rudhira ("кровь"; "красный", "кровавый"). Но главное — в ведийском контеоне действует свирепый бог Рудра — носитель разрушительного начала во Вселенной, супруг богини Родаси и предтеча великого Шивы.

Корень "рад" лежит в основе таких слов, как "радость", "рада" ("совет"), "радетель" (от "радеть" — "заботиться"), "радуга", "радение" ("страдание", в том числе "коллективное религиозно-обрядовое действие"), "радуница" (древнейший обычай поминания умерших на могилах). Сюда же примыкают древнерусские имена Радомысл, Радогост, Радим (производное от Радимир). Последний явился родоначальником восточнославянского племени радимичей. Ср. также: наименование древнего литовского княжеского рода — Радзвиллы и южнославянские женские имена Рада, Радмила. Современное имя Родион греческого происхождения: считается, что оно ведет свое происхождение от названия средиземноморского острова Родос; но, как только что было продемонстрировано, в основе этого наименования лежит общеиндоевропейский корень "род" — как и в названии балканского горного массива Родопы. Из древнегреческой мифологии известно также имя Радаманта — сына Зевса и Европы, самого справедливого из всех людей. Он же — сопрестольник Крона, как именует его Пиндар, — царствует на Островах Блаженных, "овеваемых веяньями Океана (Ледовитого), где нескончаемо длится "золотой век".

В санскрите слова со значением "радости" находим в словах с глухим согласным звуком на конце ("д"ъ"т"): rata ("удовольствие", "наслаждение"); rati ("радость", "наслаждение", "покой"); (Рати — супруга Бога любви Камы); ratha ("радость", "наслаждение"). Одновременно ratha означает "воина (сражающегося на колеснице)", "воителя" и "героя". Это значит, что русские слова "рать" и "ратник" берут начало отсюда и из общего для них и санскрита источника.

Какие же выводы следуют из краткого этимологического экскурса и исторических аналогий? Прежде всего обнаруживаются мифологические пары противоположных по функциям Богов Рудра и Родаси: разрушительного космического начала, с одной стороны; Рати — вместе с Камой выражающая радость и любовь, как вселенские силы, с другой стороны. Фонетические трансформации общей лексической основы "руд", "род", "рад", "рат" и стоящие за ней значения содержат намек на древнейшее миросозерцание арийских и доарийских племен. Цепочка взаимосвязанных понятий: "небо и земля", "рождение человека и родовые узы" — главнейшие из всех человеческих связей. Носителями всех названных качеств у древних индийцев оказываются генетически и этимологически родственные боги: Рудра, Родаси, Рати.

В древнерусском и древнеславянском пантеоне находим аналогичные созвучные имена Богов со сходными или смещенными функциями: Род и рожаницы — женские ипостаси, Рода (при общем корне "род" в результате чередования согласных "д" перешло в "ж"). Более подробные сведения о роли рожаниц сохранились в южнославянском фольклоре. Так, по сербским верованиям, за судьбу ребенка отвечают четыре рожаницы: первая — Поренут, охраняет ребенка, пока он находится во чреве матери; вторая — Злата Баба [интересно сопоставить ее с русской северной Златой Бабой и Златогоркой Святогорова былинного цикла. — В.Д.], помогает при родах; третья — Жижа, покровительствует ребенку во время кормления грудью; четвертая — Жива, прядет ему жизненную нить, которую обрезает неумолимая Морзана [29].

Итак, исходя из версии, что древнеславянское верховное Божество — Род является естественным продолжением протоарийских верований (развитием которых у древних индийцев стала ветвь Рудра (в дальнейшем ставшем ипостасью Шивы) — Родаси), — попробуем определить смысловые характеристики и возможные функции древнерусского первобога. Главные эпитеты Рудры в Ригведе — этого "рыжего кабана с заплетенной косой", который "сверкает словно яркое солнце, словно золото": "блистающий", "свирепый", "буйный", "убивающий"; далее, если исходить из значения слова raъdrб (относящийся к Рудре): "страшный", "ужасный", "дикий", "необузданный", "гневный"; сюда же можно присовокупить и значение других однокоренных слов: "кровавый", "вопящий".

Надо полагать, большую часть перечисленных свойств следует отнести и к богу Роду. Но Род, как и его прообраз — Рудра (в дальнейшем трансформировавшийся в Шиву), не есть носитель одних лишь негативных (разрушительных и угрожающих) качеств. Верховное космическое существо, почитаемое как хранитель самого святого в жизни рода, не может носить один лишь отрицательный заряд. Во все века, у всех народов такое Божество — средоточие необузданных сил хаоса и упорядочивающих потенций Космоса. Оно — в одном лице: ужас и радость, кара и милость, раздор и согласие, разрушение и созидание. Неспроста исходное санскритское слово rуd-as, однокоренное имени русского бога, означает "небо и землю вместе взятые". Следовательно, и Бог Род (олицетворявший крепость и благополучие проторусских племен) не мог не выполнять тех функций, которые вытекают из значения однокоренных слов: "радетель", "радость", "рада" ("совет", "согласие"). Вместе с тем все эти качества не есть нечто безжизненно вялое: радеть (заботиться) и достигать согласия можно и жесткими методами, а радость нередко бывает буйной. Точно так же акты, связанные с продолжением рода, также представляют собой неистовство и буйность как кульминацию эмоционального напряжения.

Как верховное Божество (что присуще всем без исключения мифологиям) Бог Род неизбежно выступает в форме космического жизнепорождающего начала. Космос — это всегда рождение и устойчивая преемственность в связях. Человеческая жизнь во всем многообразии ее отношений — неотъемлемая частица Космоса, повторяющая его законы. Родовые узы — главное, что всегда позволяло человеку утвердить себя как человека, приобрести опыт и навыки, сохранить традиции, обычаи, зачатки идеологии и морали. Бог Род — та незримая сила, которая скрепляла отношение близких и дальних родственников и задавала ориентиры поведения. Родственные узы — не только сиюминутные отношения множества лиц, живущих повсюду в данный момент. Родственные узы — временная категория, опрокинутая в прошлое и спроецированная в будущее.

Хранителем этой объективной временной преемственности поколений и выступает Бог Род. Как и другие аналогии Божества индоевропейцев, он несет ответственность за весь процесс космического зарождения и, главное, за ту генетическую упорядоченность сменяющих друг друга поколений, без которой вообще немыслимо устроение общественной жизни. Отсюда космизм как представление о закономерной упорядоченности всех сфер общественной жизни распространялся на политические, правовые и нравственные отношения. Такой подход и понимание неизбежно обнаруживаются во всех социально-этических концепциях древности, в том числе и получивших письменное закрепление — от Законов Ману и Артхашастры до Кодекса Юстиниана и Русской Правды.

Неизменными спутниками главного древнего Божества русского народа — Бога Рода выступают Рожаницы (рис. 108). Они олицетворяют женское животворящее начало и почитались в народе, начиная с позднего Каменного века, откуда народа — Бога Рода выступают Рожаницы (рис. 108). Они олицетворяют женское животворящее начало и почитались в народе, начиная с позднего Каменного века, откуда дошли их глиняные изображения. В дальнейшем — практически до наших дней — сохранились обычаи чтить рожаниц. Раньше им приносились символические дары, устраивали в их честь массовые рожаничные трапезы, изображали рожаниц различными способами, в том числе и с помощью вышивки. Традиции вышивки, орнамента, узоров передавались от поколения к поколению точно так же, как и русская речь, устный фольклор, хозяйственные навыки. В стилизованных, хотя и весьма натуралистических вышитых изображениях рожаниц воспроизводится процесс родов — жизненно важный акт продолжения человеческого рода и одновременно великое таинство природы (рис. 109). Отсюда космический смысл всего связанного с рождением и сотворением. Отсюда же дожившее до ХХ века сближение рожаниц со звездами.

Рожающая женщина — повсеместно распространенный сюжет, встречающийся в Старом и Новом Свете. Достаточно упомянуть найденную в Малой Азии (Чатал-Хююк) глиняную статуэтку рожающей богини (VI тысячелетие до н.э.), а также изображение рожающей северной женщины (Х — ХII вв.) (рис. 110) или ацтекской богини (XIV в.) (рис. 110-а), скульптурное изображение которой воспроизведено на знаменитой фреске Диего Риверы и т.п. Культ русских рожаниц неразрывно связан с общечеловеческим культом Великой матери, повсеместно распространенным по всему Древнему миру. Прообразы Великой матери встречаются во всех древнейших цивилизациях, включая протославянскую (рис. 111), и уходят в самые глубины человеческого прошлого — вплоть до палеолита. Символика Великой кормящей матери просматривается в гипертрофированных женских признаках (особенно грудей) многочисленных каменных статуэток, найденных на территории Евразии (рис. 112). Каждая из таких "венер" — обобщенно-собирательный символ женского естества — деторождения и детокормления. В дальнейшем символика материнского начала претерпела изменения. Была канонизирована, к примеру, многогрудость, что нашло свое законченное воплощение в классическом образе Артемиды Эфесской (рис. 113).

Важным для понимания жизнетворящих функций Бога Рода и рожаниц является истолкование космогонических мифов — и в частности индоевропейских — как обобщенного опыта половой жизни, процесса зачатия и родов. С этой точки зрения космогония вообще сродни эмбриогонии, поэтому каждый человек носит в себе подсознательные сведения о собственной эмбриональной жизни, появлении на свет в процессе родов, а космогонический миф дает людям возможность косвенным образом снова пережить — через макроскопическую проекцию — свое прошлое внутриутробное состояние и соответствующие ощущения [30].

Перенос на Космос выводов из житейского сексуального опыта — это лишь одна сторона проблемы. Вторая же состоит в том, что в космическо-небесных силах видели и первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. В наибольшей степени данный аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах, а впоследствии получил отражение в многочисленных трактатах о любви — китайских, индийских, японских, арабских и т.п. По канонам христианским половая любовь всегда считалась чем-то греховным, требующим очищения и жесткой регламентации. Однако в народных традициях, несмотря на преследования со стороны церкви и властей, оставалась неискоренимой языческая вера в тайные, главным образом — небесные силы, которые якобы и обусловливали всю гамму любовных чувств, управляя ими как в положительном, так и в отрицательном направлении. Александр Блок, написавший о поэзии русских заговоров и заклинаний главу для "Истории русской литературы", называл это постоянным ощущением древней души любовного единения с природой [31].

В народном сознании таинственная и правящая всем миром сила — могучая и которой "нет конца" — связывалась в основном с понятным каждому образом огня (пламени), его качествами и производимыми им действиями: "ажги ты, сила могучая, ее кровь горючую, ее сердце кипучее на любовь к полюбовному молодцу". Стихия огня, скрывающая в себе все потенции любви, теснейшим образом сопрягается с силами небесными. "Зажечь горячую кровь и ретивое сердце", чтоб кипели они да горели, можно лишь встав "под утреннюю зорю, под красное солнце, под млад месяц, под частые ярые звезды". (При этом поминается и древняя Прародина мировых цивилизаций с полярной горой Меру посреди Вселенной: "Под частыми ярыми звездами стоит гора белокаменна..." [32] В представлении многих народов Небо — не только часть или полное выражение Космоса, но и активная сторона космогонического или теогонического процесса. В большинстве древних культур Небо имело мужское обличие (редкое исключение — древнеегипетская мифология, где Небо — Нут — женского рода), оно наделялось мужской потенцией и представлялось с ясно выраженной мужской атрибутикой. В связи с распространенными сказаниями о браке Земли и Неба Млечный путь представлялся фаллосом Небесного Бога. Так, древние греки полагали, что Млечный путь — гигантский фаллос Бога Урана. Отголоском общеарийских воззрений может служить русская народная сказка из сборника "Русских заветных сказок" А.Н.Афанасьева о волшебном кольце, благодаря которому фаллос героя вытягивается на семь верст и достигает неба [33]. Аналогичные мотивы обнаруживаются в символике погребальных курганов, где наряду с отдельными небесными светилами воспроизводится весь Млечный путь в виде гигантского детородного члена (рис. 114).

Впрочем, имеются и другие объяснения и соответственно народные наименования Млечного пути. У индоевропейских народов со времени, зафиксированного в Гомеровой "Одиссее", небесная река из звезд именуется Повозкой (или Возом, или Телегой). Названий Млечного пути множество и у каждого народа — самые разные, только в польском языке их зафиксировано около сотни. У северных народов Млечный путь — Лось, хотя у финно-угорских суоми, карелов, мордовцев, марийцев, коми, удмуртов, манси — это Путь Птиц (Путь Диких Гусей, Журавлиная Дорога). У некоторых славянских народов Млечный путь именовался точно так же: Гусиная (Журавлиная) дорога. Тюрки, арабы, иранцы, армяне, албанцы, венгры и балканские славяне именовали Млечный путь — Дорогой, устланной соломой, тунгусские народы — Лыжным следом, чукчи и коряки — Пыльной рекой; корейцы — Серебряной рекой; китайцы, японцы, вьетнамцы — Небесной рекой и т.д.

Укоренившееся в современном русском языке и обиходе название Млечного пути несомненно сопряжено с древними мифологическими представлениями о сказочной Молочной реке или благословенной стране, где текут молочные реки (Беловодье). Интерес Голубиной книги к вопросу о происхождении утренней и вечерней зари обусловлен тем, что в общеарийской мифологической традиции зори представлялись плодом соития Неба и Земли (сама заря, то есть покраснение неба, воочию демонстрировала такой процесс соития).

В славянской и всей индоевропейской культуре особенно развит и распространен был культ утренней Зари (рис. 115), предвозвестницы дневного света (рассвет). По древнеиндийской традиции Утренняя заря (богиня Ушас) — дочь неба. В славянском фольклоре утренняя заря зовется Оком (или окном) Божьим. "Зори утренни от очей Господних", — подтверждает Голубиная книга. Отсюда понятна однокоренная родственность слов "заря-зори" с лексическим гнездом: "взор"; "зоркий"; "зрак", "зреть", "позор", "зариться". Иначе: слова, означающие небесный или огненный свет (ср.: "зарево"), родственны словам со смыслом "видеть-глаз".

В русском языке и народно-поэтических воззрениях понятия "зари-зорьки" относятся к числу наиболее стойких и укоренившихся: от ласкательного эпитета "зоренька ясная" и сказочных имен Заря-богатырь, Иван-Зорькин (ср. также кличку животных — Зорька) до древнейших присловий и заговоров. Владимир Даль приводит пример подобных народных представлений. Так, о Солнце говорили: "По заре зарянской катится шар вертлянский — никому его не обойти, не объехать". Сохранился также текст заговора, с которым нагая бабка обносит нагого младенца вокруг бани. "Заря, зарина, заря скорина, возьми с раба Божия младенца зыки и рыки дневные и ночные". По народным повериям, жизнь ребенка с момента рождения зависит от животворящей силы зари.

У восточных славян и русских Утренняя Заря, прогонявшая Ночь, считалась Девой-воительницей, Победительницей Тьмы и одновременно — Матерью Солнца, которое она в прямом смысле рожала каждый божий день, подобно тому, как птица сносит яйцо. Такое представление восходит к самым глубинам протоарийского мировоззрения, впоследствии расщепившегося на самостоятельные, но во многом перекрещивающиеся индоевропейские мифологии. Рудиментами первичного миросозерцания (в Ригведе оно представлено концентрированно в виде Богини Утренней Зари — Ушас) можно считать такие русские сказочные образы, как Ненаглядная Красота, Марья Моревна, Царь-Девица, которые первоначально, как доказал А.Н.Афанасьев, были тождественны Богине Утренней Зари.

В фольклоре сохранились и другие осколки древнейшей общеиндоевропейской мифологемы: Заря — мать, Солнце — сын или дочь. "Без утренней зорюшки солнышко не взойдет", — гласит пословица. В Архангельской губернии записан заговор, обращенный к ночному небу и утренней заре: "Заря-зорница, красная девица, сама мати и царица, светел месяц, часты звезды... Среди ночи приди ко мне хоть красной девицей, хоть матерью-царицей". В новгородской Хлудовской псалтири конца XIII века есть миниатюра: огнеобразная дева несет в руках Солнце, имя ее, как гласит подпись, "Зоря утрьняя" [34].

Представление о жизнедарящей роли зари уходит своими корнями в самые глубины протоиндоевропейских верований. В Ригведе собрано около 20 гимнов, посвященных Богине утренней зари Ушас — создательнице света, воспламеняющей своими лучами Небо, своего отца, с которым Богиня находится в кровосмесительном браке (слияние зари и неба воспринималось как акт совокупления). Ушас олицетворяет вечный свет, который был, есть и будет и если исчезает ночью, то на время; Ушас — гарант его неизбежного возрождения (в этом смысле в Ригведе она именуется "знаменем бессмертия").

Отзвук имен светозарных Божеств слышится в культурах разных эпох и народов: пророк Заратуштра (греч. Зороастр); женские восточные имена — Зара, Зарема, Зарина. Были попытки сблизить с общеиндоевропейскими корнями "зор — зар" (ср. укр. зирка — заря) имя древнеегипетского бога Осириса (Озириса), истолкованного как Зарид, т.е. Озаренный или Осиянный. Взаимодействие между индоевропейской и семитско-хамитской культурами и мифологиями на разных отрезках исторического развития бесспорно. Бесспорны также древние контакты между этносами. Так, статуэтка Осириса была найдена в Томской области (а статуэтка Амона — в Пермской области) [35]. Что касается генеологической связи, то следует отталкиваться от подлинного древнеегипетского звучания имени бога Осириса. В европейские языки вошел его древнегреческий эквивалент, который на древнеегипетском языке прочитывается как Усир (это при том, что в древнеегипетском письме гласные звуки отсутствуют). Если сближать смысловое значение Осириса с озаренностью, то тогда напрашиваются и некоторые фонетические параллели: древнеегипетское имя Усир созвучно с древнеиндийским Ушас, а последнее приводит к русскому "ужас", что объяснимо только в том случае, если исходить из общеизвестных функций Бога Осириса как владыки Царства мертвых, царя Преисподней и главного судии на Страшном суде. Все становится на свои места, если вспомнить, что зори бывают как утренние, так и вечерние: первые приносят нарождение дневного света, а последние — его смерть. Можно подобрать еще одно объяснение тому на первый взгляд необъяснимому факту, почему имя Богини Утренней Зари — Ушас превратилось в русский "ужас": это — инцест (кровосмесительный брак) дочери с отцом — ужасное и преступное прелюбодеяние с точки зрения развитых родовых отношений.

Космическую сущность любви, о чем писали многие мыслители Запада и Востока, — в лапидарной форме выразил Данте: "Любовь, что движет солнце и светила". В русском народном мировоззрении (как и в мировоззрении других народов) обнаруживается иной аспект данной темы: сам человек оказывается сыном или дочерью небесных светил, тем самым образуя с ними небесно-космическую семью.

Впечатляющим носителем жизнетворящего начала природы выступает хорошо известный древнерусский и общеславянский Бог — Ярило (рис. 116), олицетворявший мужское естество и весеннее плодородие. Имя Ярилы, воплощавшего яростное детородное (сексуальное) начало, одновременно сливалось с понятием "яркий", "яр", "яровой" (весенний). В конечном счете и сам Бог и его имя восходит к гиперборейским временам общеиндоевропейской этнической нерасчлененности и сопряжено с именем и функциями Бога Гермеса ("ярого месяца", о чем уже говорилось в предыдущей главе).

Весенний праздник Ярилы, доживший до ХХ века и детально описанный этнографами, по существу являлся исторически трансформированным на славянской почве хорошо известного дионисийского культа с непристойным органистическим действом.

Аналогичным образом непременным атрибутом русского Ярилы был подчеркнут большой фаллос, сделанный из полена, а само празднество завершалось имитацией полового акта. В данной форме он является отголоском тех далеких древнеиндоевропейских верований, в соответствии с которыми для достижения плодородия и получения высокого урожая требовалось оплодотворить женщину на вспаханном поле.

Несмотря на подчеркнуто непристойный характер, Ярилин праздник отмечался в России повсеместно еще в начале ХХ века, правда, не в одни и те же дни. Вот доподлинные свидетельства современников. В Костроме отправляли похороны Ярилы во Всесвятское заговенье. Старик, одетый в изодранное платье, нес в гробу куклу Ярилы в виде мужчины с выпяченными наружу естественными частями. Пьяные женщины провожали куклу с рыданиями, а потом зарывали в землю. В Галиче и Кинешме Костромской губернии представителем Ярилы выбирали старика, упаивали вусласть и забавлялись над ним. (Все это отголоски древних дионисийских необузданных празднеств, непременным атрибутом которых было бесконтрольное употребление опьяняющих напитков.) Девушки устраивали вокруг пьяного деда, персонифицирующего Ярилу, веселые хороводы.

В Тверской губернии в первое воскресенье после Петрова дня девушки и парни собирались плясать и веселиться в честь Ярилы. Матери охотно отпускали своих дочерей на это гуляние поневеститься. Женихи высматривали невест, а невесты женихов. Общение носило более чем вольный характер. Во время разгула любовью занимались под ветвистыми деревьями. В некоторых местностях Казанской губернии поселяне обоего пола плясали в честь Ярилы на полях, где перед этим окропляли скот священною водою.

В Воронеже в Ярилин день люди всех возрастов и обеих полов, нарядившись, как в самый большой праздник, собирались с рассветом дня за городом на большой площади. Всеобщее разгулье выражалось в песнях и плясках. Из числа мужчин выбирали Ярилу, наряжали его в пестрое платье, украшали цветами, лентами и бубенчиками, лицо нарумянивали. Дети возвещали шествие Ярилы барабанным боем. Начинался всеобщий разгул, который обычно завершался страшным кулачным боем (заметим, что кулачный бой — одна из древнейших ритуальных игр индоевропейцев) [36].

Русский корень "яр" происходит от древнеарийского "ар" и обнаруживает свои следы в глубинах тысячелетий и в культурах различных народов: арии, Арджуна (один из главных героев "Махабхараты"), Иран (русифицированное название страны: первоначально Арьянам — "страна ариев"); Аргус — древнегреческий тысячеглазый великан, персонифицирующий звездное небо; Арес — древнегреческий Бог войны; Ярри — хеттский Бог войны; Эрос (Эрот) — древнегреческий Бог любви, одно из четырех космических первоначал.

Эрос и Ярила — разнозвучащие имена (с единой корневой праосновой) общего праиндоевропейского Божества, почитавшегося нашими далекими прапредками в те стародавние времена, когда и протоэллины и протославяне были слиты в единый пранарод с единым языком и верованиями. Лишним подтверждением тому служит происхождение имени Геры — древнегреческой Богини, супруги Зевса. Яростно-мстительная и необузданно-вспыльчивая натура Геры — точное воплощение ее первобожественной сущности, связанной с яростью как космическо-природно-человеческой стихией. Но и само имя Геры первоначально звучало как Яра. Славянские имена Ярослав, Ярополк, Яровит генетически являются однокоренными имени Гера; точно так же и имя самого знаменитого древнегреческого героя Геракла генетически является однокоренным имени Ярилы и созвучным (фонетически и семантически) славянскому Ярославу.

Нет сомнения, что имена и древнегреческого Ареса (сына Геры), и хеттского Ярри возникли из одного и того же языкового и мифологического субстрата. Хетты — исчезнувший индоевропейский народ, живший во 2-м тысячелетии до н.э. в Малой Азии, на территории современной Турции. Русское и общеславянское слово "хата" ("дом") родственно аналогичному понятию в хеттском языке: корень входит в название самого народа — с учетом чередования гласных "о" и "е", а столица Хеттского государства именовалась Хата. Рядом с хеттской в Месопотамии существовала и развивалась шумерская и аккадская (ассировавилонская) культура. Шумерийцы говорили на языке, происхождение которого точно не установлено. Язык ассирийцев и вавилонян был семитским. Поэтому исключительный интерес представляет сходство и несомненное родство имен индоевропейских Богов войны, хеттского — Ярри (Иарри) и древнегреческого Ареса с акадским богом войны Эрром (Ирром). В конечном счете последний оказывается генетически родственным русскому Яриле.

Космическая сущность бога Ярилы обнаруживается при проекции календарно-обрядовых функций на природно-циклические процессы, которые, как известно, обусловлены космическими причинами: движением Земли вокруг Солнца при вращении самой Земли, что создает соответствующую картину звездного неба, движением Солнца относительно других звезд и наоборот, скрытых галактических факторов, и растянутых во времени соответствующих физических процессов, неизбежно влияющих и на земную жизнь.

Власть Богов над пространством и временем предполагала управление циклическими изменениями в природе: сменой времен года, месяцев, недель, суток, дня и ночи — что все вместе и порознь увязывалось с круговоротом движения Солнца, Луны, планет и звезд. Отсюда вытекают и более обобщенные, по существу философские представления о "вечном возвращении", т.е. возрождении времени, и циклических круговоротах во Вселенной. Все это в конечном счете привязывалось к космогоническому природотворческому акту, и в зависимости от биокосмических ритмов строились как летоисчисление, так и вся хозяйственно-бытовая жизнь: сельские работы, охота и рыболовство, водная навигация, праздники и обычаи [37]. В свою очередь исчисление суточного, недельного, месячного и годового времени возможно лишь на солнечно(лунно)-световой основе: световые циклы — объективный базис всякого календаря.

В индоевропейских языках есть группа понятий для обозначения годовых и вообще — временных циклов, в основе которых лежит древнейший корень "яр" ("йар", "аэр") [38]. Он образует древнеиранское (авестийское) слово "год", лежит в основе древнегреческого понятия, означающего "время года", и безо всяких изменений воспроизводится в современном немецком языке: "йар" (Jahr) "год". В древнерусском языке слово "яра" означало лишь одно время года — весну, но в реконструированном просв реконструированном прославянском языке этим словом обозначался целый или, как говорили в народе, круглый год (кстати, одно из точных определений цикличности времени и изменений в природе). Отсюда и происходит имя древнерусского весенне-солнечного и жизнеродного божества Ярилы — хозяина времени и зачинателя года. Весной начинается пробуждение природы и отсчет нового естественного жизненного цикла, устроителем и распорядителем которого выступает Ярило.

Современное русское слово "год" также древнейшего происхождения. Его лексическая основа восходит к санскритскому многозначному слову "gу", в первую очередь служащему для обозначения понятий "бык" и "корова" (это значение сохранилось в современном русском языке "говядина", образованного от устаревшего ныне "говядо", означавшего всякую крупную рогатую скотину — быка, вола, корову), а также в производном от "говядо" и ставшем бранным слове "говно". Но санскритское "gу" означает также "звезды" и "лучи света" (и кроме того, "речь" — откуда русское "говорить"), что, несомненно, раскрывает его космические корни и делает понятным астрально-циклическое происхождение самого слова "год".

С неотвратимым воздействием неведомых космических сил (в том числе и астрально-природных циклов) связано понятие "рок", имеющее временнуе происхождение (ср.: "срок"). В древнерусском языке оно означало не только "судьбу" (как это имеет место в современном языке), но и "год" (в украинском языке это значение сохранилось и поныне). Этимологически понятие "рока" восходит к санскритскому слову "rac", где оно означает в первую очередь "созидать", "творить", "создавать", "устраивать", "упорядочивать", что в целом соответствует пониманию Космоса как упорядочивающего начала. Но космическая сущность рока предполагает наличие в нем неких непреодолимых законов в виде неизбежной судьбы. Роковая предопределенность — это вовсе не божеское предначертание. Это — несравненно большее, глубинное и непостижимое. В мифологической традиции против рока и судьбы бессильны любые Боги. Вселенская неотвратимость рока определяет жизнь людей и ход истории. Как и другие космически насыщенные категории, рок связан с речью или ее эквивалентами. Само слово "речь" является производным от однокоренного ему слова "рок" (ср.: "реку", т.е. "говорю", "пророк"). К этому же лексическому гнезду примыкают слова "рокот" и "рык".

Известна и смягченная трактовка образа Ярилы, сближение его с Богами солнечного пантеона и даже отождествление с Солнцем, как это сделано в весенней сказке А.Н.Островского "Снегурочка". Великий русский драматург опирался на нижегородскую трактовку языческого мифа о Яриле — Боге Солнца, любви и плодородия. Дожившая до наших дней легенда гласит: в стародавние времена Земля пребывала во мраке и стуже, но пришел Бог Ярила и озарил ее своим светом, согрел своим теплом. Тогда-то и родился из недр Земли Человек. Был он сначала несмышленышем, пока не просветил его разум Ярила своей молнией. С тех пор и стал человек властелином во Вселенной [39].

В своем беллетризованном переложении древнерусских легенд и преданий Островский использовал образ и другого славянского Божества — Леля, придав ему чисто человеческие черты. О Леле слышали очень многие, но подробностей не знает толком никто. Бесспорно лишь одно: Лель — Бог любви. Далее мнения расходятся. Одни уподобляют его мальчику, наподобие греческого Эрота или римского Амура-Купидона; вырастая, Лель превращается в Полеля. Другие склоняются к признанию в далеком прошлом развитого культа Бога любви, сведения о котором оказались начисто утраченными. Третьи вообще считают Леля литературным вымыслом, берущим начало от мифологов польского Возрождения и Просвещения.

Действительно, прямых летописных свидетельств о Леле не сохранилось, есть лишь косвенные — фольклорные и лингвистические. Например, хорошо всем знакомый припев русских и других славянских песен "люли-люли" восходит к первоформе "ой, лелю!", где "лелю" — звательный падеж от имени Лель. Его-то, Бога любви, и призывают поющие и танцующие. Точно так же русское слово "лелеять" означает высшее проявление любви и нежности.

Древним народом, заложившим вместе с пеласгами и эллинами основу греческого этноса, были лелеги. Страбон называет лелегов кочевниками, по пути их передвижения всюду оставались курганы. Они были союзниками троянцев и разделили с ними горечь поражения. В наименовании народа "лелеги" явственно проступает имя Бога Леля. Данная корневая основа обнаруживается и в других словах, в частности — в названиях птиц: русск. "лелек, лелька" — козодой; укр. "лелит" — сова; польск. "лелит" — сова, сыч; турецк. "lдilдk" — аист. Хорошо известны также русские женские имена Леля и Ляля, и их вовсе не обязательно трактовать, как уменьшительные от общеевропейского имени Елена.

Несомненные функции животворящего плодородия обнаруживаются и у знаменитого русского "скотьего Бога" Велеса (Волоса), покровителя стад и символа неотделимого от их количества богатства. Относительно происхождения его на первый взгляд простого имени за последние два столетия было выдвинуто немало версий [40]. Однако, несмотря на оригинальность некоторых соображений, не приходится особенно сомневаться в тесной связи имени Велеса со смысловым и лексическим гнездом, куда входят слова "велеть", "повелевать", "великий" и их дальнейшие трансформации "воля", "владение", "власть", "вельми" и т.д. В конечном счете Волос-Велес оказывается семантически сопряженным с понятиями "вол" ("бык") и "волот" ("великан"). Кроме того, совсем неслучайным представляется и корень "лес" во втором слоге имени "скотьего Бога". Возможно прочтение "в[еликан] лес[а]" — или "лесной великан". Не исключено, что здесь оказались наложенными друг на друга несколько смыслов. Любопытно, что от имени Бога Волоса образовано одно из русских народных наименований созвездия Плеяд — Волосыни. Волосыни — дочери Волоса-Велеса. Тем самым обнаруживается космоургическая и звездно-творительная сущность "скотьего Бога". Одновременно прослеживаются параллели с другими образами индоевропейской мифологии. Как известно, эллинская история Плеяд насыщена самыми неожиданными событиями и перипетиями. Уже говорилось, что одна из семи Плеяд была титанида Майя — мать Гермеса. Нелишне однако напомнить: сами Плеяды — дочери титана Атланта. А раз в более поздней славяно-русской версии Плеяды-Волосыни — дочери Волоса-Велеса, то значит, в отдаленном прошлом, на стадии нерасчлененных еще культур, у Атланта и Велеса был единый праобраз. Целью настоящей главы не является разработка темы легендарной Атлантиды и ее сопряжения с Гипербореей. Тем не менее мысль о былой тождественности великана Атланта и волота Велеса напрашивается сама собой. Единение с Вселенной осуществлялось для русских людей не только в мире жизни, но и в мире смерти, через который пролегала дорога в мир бессмертия. По представлениям наших предков, связь человека с космической стихией после смерти усиливалась, поскольку он естественным образом переходил из одной жизни в другую — более высокую, переселяясь из земной среды обитания в неземную — космическую. Для этого умершему, в соответствии с незыблемым ритуалом, создавались все необходимые условия: сооружалось жилище-хоромина (гроб или подземный сруб); давался "в дорогу" набор необходимых предметов (высокородным усопшим — еще и животные, а в ряде случаев — умерщвленные слуги и наложницы); разжигались погребальные костры, помогающие душе умершего переселиться в мир иной (в дохристианские времена предки славян и руссов сжигали усопших или погибших на погребальном костре или в погребальной ладье — в современном похоронном обряде отголоском древних традиций служит огонь поминальной свечи), насыпались на местах захоронений курганы (их имитацией и поныне остается надмогильный холм).

Древние ритуальные курганы, сохранившиеся повсюду на просторах Евразии, подверглись доскональному изучению учеными и представляют собой огромный интерес с точки зрения исторической космогонии и астроархеологии. В этих "пирамидах степей", как и в настоящих пирамидах Востока и Америки, закодированы древнейшие представления об устройстве Вселенной и о пути, по которому человек переселяется в мир небожителей. Вопреки расхожему мнению, курганы и пирамиды предназначались вовсе не для того, чтобы не тревожить усопших, уберечь их от возможного покушения со стороны живых (большинство египетских пирамид, как известно, были опустошены еще в древности — ни колоссальные глыбы, ни изощренные лабиринты и ловушки не могли послужить помехой для еще более изощренных грабителей). Действительный смысл кургана (пирамиды) — приблизить погребенного к небу, воздвигнуть мост для общения со Вселенной. Курган — это стартовая площадка в Космос, но не для живых, а для умерших. Археолог Ю.А.Шилов, автор увлекательной книги "Космические тайны курганов", раскрывает представления наших пращуров о Вселенной и судьбе человека в земной и последующей жизни на богатом фактическом материале, в том числе по результатам археологических раскопок курганов группы Высокой могилы, в которых он сам участвовал. Автор именует обнаруженных погребенных прапредков "космическими странниками" и даже "пракосмонавтами", ибо водруженные над ними курганы действительно можно назвать прямым трамплином в Космос.

Прежде всего курган Высокой могилы, относящийся к доскифским древнеарийским временам (автор разделяет точку зрения ряда ученых о прародине индоевропейцев в Прикубанье и Причерноморье [41], имеет крестообразную форму: в черноземный круг вписан желтогрунтовой крест (рис. 117). Крест, как древнейший символ, олицетворяющий Солнце, встречается повсеместно в сотнях вариантов в десятках разнообразных культур. Выше говорилось о его происхождении. Археологическим подтверждением повсеместного распространения древнего креста в местах расселения праславян являются его многочисленные изображения на керамике, а также в виде рисунков, выдолбов, резных камней и кости. И вот — крестообразный курган.

От Солнца-кургана Высокой могилы отходят двенадцать лучей, по числу месяцев года. Это и символ Вселенной, и своего рода календарь. Дороги-лучи были ориентированы, и каждая из них связана с определенной датой (зимней, весенней, летней, осенней). Само погребение находится в зимнем секторе Солнца-Вселенной. Погребение — сенсация: в головах нашего предка — семиколесная (!) повозка (число "семь" священно в русской, славянской и других индоевропейских культурах, в прошлом оно имело также и магический смысл). Каждое из семи колес повторяет одно из направлений тех дорог, которые связаны с весной и летом (что символизирует переход от смерти-зимы к весне-воскресению). Этот переезд на магической семиколесной повозке осуществляется в пламени погребального костра по звездным путям, под покровительством Солнца (общеарийский образ огненной колесницы) [42].

Русский народ свято верил, что жизнь каждого человека продолжается и после смерти. Представления о загробной жизни — это не дань позднейшей христианской традиции, а древнейшие верования, корни которых уходят в глубины тысячелетий. Славяне испокон веков признавали, что душа имеет самостоятельное бытие, может отделяться от тела после смерти, некоторое время пребывать на месте, где произошла смерть, а затем переселяться в "мир иной". Отсюда все древние традиции, связанные с похоронами и проводами покойников, а также сохранившиеся по сей день обычаи отмечать девятый и сороковой день после смерти (когда душа окончательно расстается с прежним местом пребывания).

По представлениям славян, душа может временно покидать тело и во время сна. Так, сербы и черногорцы убеждены, что в каждом человеке обитает дух, которого они называют "ведогонь", и что дух этот может покидать тело, объятое крепким сном.

Природа души — огненная. Потому-то по древнейшим представлениям считалось, что она улетает в небо вместе с пламенем погребального костра. Как жизнь невозможна без света и тепла, так и душа — частица того небесного огня, которая сообщает очам — блеск, крови — жар и всему телу — внутреннюю теплоту [43].

Улетая в небо, душа сливалась со звездной стихией — продолжением стихии огненной, поскольку древние индоевропейцы считали звезды искрами небесного огня. В народных преданиях душа сравнивалась со звездою, как и с пламенем, а смерть уподоблялась падающей звезде, которая, проходя сквозь воздушное пространство, как бы угасает. Тем самым жизнь человека стойко связывалась с небесными звездами, где она продолжалась после смерти и длилась до скончания веков.

Древнерусская языческая вера, уходящая своими корнями к самым истокам человеческой цивилизации и мировой культуры, рухнула и исчезла с лица Земли под ударами новой религии, уступив место библейской картине мира и системе христианских ценностей. Но Русские Боги не сгинули в небытие — они сохранились в русском духе и тех его неповторимых чертах, которые делают русского человека непохожим на любого другого.

Традиции и обычаи, сложившиеся многие тысячелетия назад, также вошли в плоть и кровь народной жизни. Они впитываются русским человеком с молоком матери и передаются от поколения к поколению. Другое дело, что каждое новое поколение распоряжается этим неисчерпаемым духовным богатством по-своему и не всегда достойно.

Рокот веков.
Топот подков.
Марина Цветаева

Вся жизнь цивилизованного и нецивилизованного человека неотделима от окружающей его Вселенной, пронизана связью с ней от рождения до смерти. Русский народ здесь не исключение. Более того: необъятные просторы русской земли, распахнутость звездного неба, постоянная устремленность к открытию новых земель и вообще всего нового сделали русского человека особенно восприимчивым и предрасположенным к миру космических явлений. Именно данная особенность позволила одному из главных русских космистов Н.Ф.Федорову говорить о том, что ширь русской земли порождает ширь русской души, а российский простор служит естественным переходом к простору космического пространства, нового поприща для великого подвига русского народа. А это вселенское поле деятельности не имеет границ!

Среди тысяч и тысяч находок, обнаруженных недавно при раскопках "русской Трои" — Аркаима, особенно впечатляет одна — фигурка нашего древнего предка, устремившего задумчивый взор в небо (рис. 118), в Космос, туда, где ходят дневное и ночные светила, где попеременно рождаются день (свет) и ночь (тьма), где распростерла свои бесконечные крылья сама Вселенная. Не приходится сомневаться, что наших далеких пращуров обуревали те же мысли, которые сравнительно недавно были в концентрированном виде сформулированы в "Завещании" Павла Флоренского: "...Почаще смотрите на звезды. Когда будет на душе плохо, смотрите на звезды или на лазурь днем. Когда грустно, когда вас обидят, когда что не будет удаваться, когда придет на вас душевная буря — выйдите на воздух и останьтесь наедине с небом. Тогда душа успокоится". С этими пронзительными словами вполне созвучно четверостишие замечательного философа и поэта Арсения Чанышева, написанное чеканным классическим слогом и перекликающееся с "Завещанием" Флоренского:

Чаще на небо гляди темной безоблачной ночью! Звездною пылью тогда густо покрыт небосвод. В каждой пылинке громадный мир заключен. Бесконечность Стала наглядной... Как жалок день, что прошел в суете! Думается, аркаимский звездный мечтатель на 4 тысячи лет предвосхитил вдохновенные слова русских космистов. Воистину его образ — овеществленная "память сорока веков", о которой когда-то пророчески писал Валерий Брюсов! Но исчерпывается ли обозначенным сроком возраст космизма вообще и русского космизма в частности? Ведь человечество по своему происхождению космично изначально. Оно — закономерный продукт эволюции Вселенной.

Жизнь на Земле галактик. Homo sapiens — Человек разумный — это всегда Homo cosmicos — Человек космический. Человеческая жизнь, по мнению наших предков, с момента рождения зависела от того, что написано в "небесно-звездной книге". Вселенское мироощущение впитывается русскими чуть ли не с молоком матери. Каждый хотел бы родиться под счастливой звездой. Всю жизнь в нашей душе звучит древний оберег-заклинание, ставший впоследствии словами известного романса: "Гори, гори, моя звезда..." Гаснет она — обрывается нить жизни, и человек умирает. Выдающийся мифолог, собиратель и исследователь русского фольклора А.Н.Афанасьев отмечал: "Каждый человек получил на небе свою звезду, с падением которой прекращается его существование; если же, с одной стороны, смерть означалась падением звезды, то, с другой, — рождение младенца должно было означаться появлением или возжением новой звезды, как это засвидетельствовано преданиями индоевропейских народов. В пермской губернии поселяне убеждены, что на небе столько же звезд, сколько на земле людей" [44].

Поразительно, но свыше двух тысяч лет до этой записи, сделанной в пермской глухомани, подобные же взгляды высказывал Платон: число душ в Космосе равно числу звезд и распределено по одной на каждой звезде (Тимей, 41е). В свою очередь, мысль, сформулированная Платоном, вполне соответствует "звездной философии" египтян, изложенной, к примеру, в так называемых "Драматических текстах".

Вера в небесно-космическую предопределенность человеческой жизни на всех ее этапах была присуща всем славянским народам. По стойкому убеждению русских, украинцев, белорусов, южных и западных славян Солнце, Луна, Земля, звезды принимали деятельное участие в судьбе человека, определяя в том числе и счастье или несчастье в супружеской жизни. Женитьба и замужество, в представлении славян да и других народов, заранее предопределена и даже записана в воображенной небесной книге.

Юноша в мужья и девушка в жены предназначаются Судьбой — неотвратимым небесно-космическим Роком. От имени неотвратимой Судьбы возникли и понятия "суженый", "суженая", имевшие магическое значение; само слово заставляло юношу и девушку покоряться судьбе [45].

Представления о жизненносности космических сил, взаимопроникновении их и жизни человеческой, обусловленность ее высшими "небесными" законами — неотъемлемая часть, ядро народного мировоззрения, передававшегося от поколения к поколению вместе с языком, вековыми традициями и тем русским духом, который и составляет отличительную черту всей нации.

После распада единой праиндоевропейской этнической и языковой общности из нее выделились самостоятельно народы — носители новых языков и культур (данный процесс занял много тысячелетий). Но каждый народ (впоследствии — нация) продолжал хранить в своем мировоззрении остатки былых представлений и верований. Арийское наследство, принесенное славянами (а в дальнейшем — русскими) на евразийскую почву, сохранялось в форме стойких мифологических воззрений, игравших, по мнению И.Е.Забелина, роль первобытного познания природы и даже первобытной науки. В этом горниле зарождался и оформлялся изначальный народный космизм. "Язычник, — отмечал Забелин, — яснее всего постигал и понимал одну великую истину, что жизнь — есть основа всего мира, что она разлита повсюду и чувствуется на каждом шагу, в каждой былинке... Во всем живом мире господствует и повсюду является такое же человеческое существо, как он сам. Он сознавал, что весь видимый мир от былинки до небесного светила одухотворен тою же человеческой душою, ее мыслью, ее чувством, ее волею" [46]. Отсюда: не только животные и растения, но и самые камни мыслили, чувствовали, говорили таким же понятным каждому человеческим языком.

Говорящие и чувствующие предметы, стихии, растения, животные, сохранившиеся по сей день в сказках, песнях, эпосе, — это не плод наивного вымысла, а результат глубочайшего проникновения в таинство окружающего мира и осознания неразрывного с ним единения. Недосягаемая всеобъемлющая Вселенная порождала не страх и ужас, а укрепляла чувство космического родства и, следовательно, обережения и заступничества от любых враждебных и злокозненных сил.

Пробуждение этих защитных функций природно-космического Универсума достигалось с помощью разного рода магических обрядов и действий. Тем самым весь окружающий человека видимый и невидимый мир — от Солнца и звезд до листика и травинки — оказывался одушевленным и одухотворенным, замыкаясь в единое и неразрывное целое с самим человеком.

Христианство с трудом преодолевало (и никогда до конца не сумело преодолеть) веками и тысячелетиями формировавшееся космическое мировоззрение народов, населявших Россию. Несмотря на драконовские меры и инквизиторскую политику, церкви никак не удавалось вытравить то, что дается самой природой. Ни инородцы, ни русское население никогда не расставалось с вселенско-языческим отношением к окружающему миру, подразумевая себя его неотъемлемой частичкой. Дьявольской называет анонимный и первый русский космологический трактат XII века "Слово о силах небесных" неискоренимо-стойкую веру людей "в Солнце, и в Месяц, и в Звезды, а иныя в рекы, и в источники, и в древа..., и в огнь, и в звери, и в иныя вещи многразличныя" [47].

Мифологическое сознание не есть нечто нерасчлененное, аморфное — таким оно предстает по прошествии веков и тысячелетий, когда на нет сходит его прежнее идеологическое значение, влияние на повседневную жизнь утрачивается, а остатки ранее господствующего мировоззрения оседают в фольклоре. Безусловно, современному человеку трудно судить, к какому именно неведомому прошлому принадлежит тот или иной сказочный или эпический образ (особенно если речь идет об архаичных пластах). Но положение не безнадежно — тем более иных путей для установления истины нет. Фольклор — это закодированная в устойчивых художественных образах и символах родовая коллективная память народа. Задача проницательного читателя и слушателя — научиться расшифровывать этот код.

Стоит посмотреть под этим углом зрения на жалкие осколки некогда величественного и неприступного монолита — и в бессвязных или случайных на первый взгляд образах песен, сказок, былин, загадок, пословиц, заговоров, заклинаний и т.п. проступают отзвуки данных эпох и верований. Кому не известны, скажем, хрестоматийные причитания, перекочевавшие в детский фольклор:

Костры горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати.

Для современного человека, оторванного от исконных древних корней, это — всего лишь плач братца Иванушки, обернувшегося козленочком.

В действительности же здесь отголосок древнейшей эпохи, практиковавшей жертвоприношения — причем не одних животных, но и — увы — человеческие. Приведенное четверостишие — дошедший сквозь тысячелетия вопль объятой ужасом жертвы. Ужас этот был так велик, что он повергает в трепет и современного читателя (слушателя) — особенно ребенка. Представляется, что и рифмованные строчки причитания сохранились от тех невообразимо далеких дней (счет может идти на многие тысячелетия) практически в неизменном виде.

Чтобы понять это, не требуется применения какого-то особого научного метода или инструментария. Достаточно захотеть увидеть то, что само по себе самоочевидно. При анализе фольклорно-мифологического материала не требуется усложнять или затуманивать самые простые вещи. Так, при анализе древнейшего космического мировоззрения излишне надуманной и искусственной выглядит широко распространенная интерпретация известного английского этнографа и исследователя первобытной культуры Эдуарда Тайлора (1832 — 1917). По его утверждению, популярная французско-немецкая сказка о Красной Шапочке (ее литературная обработка есть и в сборнике Шарля Перро, и в сборнике братьев Гримм) относится к солярным мифам о восходе и закате Солнца, где Красная Шапочка олицетворяет дневное светило, которое проглатывает чудовище-оборотень, — принявшее облик волка. Исчезновению (затмению) Солнца приходит конец, когда охотники убивают Волка и вспарывают ему брюхо.

Аналогичным образом Тайлор интерпретировал русскую народную сказку о волке и семерых козлятах, где последние якобы символизируют лишние Солнца (первоначальная множественность солнц — одно из устойчивых мифологических представлений), которые проглатывает волк, оставляя одно-единственное [48].

Подобную космогоническую реконструкцию можно продолжать как угодно долго и подвести под нее чуть ли не весь фольклор, наподобие того, как в XIX веке мифологическая (метеорологическая) школа в фольклористике ухитрялась подвести под атмосферные и небесные явления любое фольклорное произведение и весь пантеон индоевропейских Богов. Например, просто напрашивается на космологическую интерпретацию европейская сказка о Белоснежке (Снегурочке), изгнанной из дома злой мачехой и повстречавшей семь гномов. В русской народной версии Белоснежка становится царевной, а место гномов занимают богатыри или даже добрые разбойники. Интерес с космологической точки зрения тут представляет число покровителей преследуемой злыми силами (мачехой) героини. Традиционно их семь, но во многих вариантах фигурирует число двенадцать, как, скажем, в первоначальной записи текста услышанной сказки, которую сделал Пушкин [49] (в стихотворной обработке число богатырей стало семь). Если при этом Белоснежка (Снегурочка) олицетворяет Луну, то двенадцать ее братьев-защитников — это двенадцать лунных месяцев. В известной словацкой сказке об изгнанной падчерице и двенадцати братьях-месяцах последние так и названы своими именами.

Допустимо истолкование семи богатырей (гномов) как семи небесных светил (больших и малых), доступных наблюдению невооруженным глазом и известные всем древним народам: Солнце, Луна, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн, Меркурий. В таком случае Белоснежка-Снегурочка или замещающая их безымянная царевна — реминисценция (т.е. смутное воспоминание) о древней Богине Земле (Мать Сыра Земля, Деметра), над которой восходят и ходят все семь светил. Подобная интерпретация вполне допустима. Но она должна быть комплексной и зависеть не только от развитости воображения, но и от суммарного учета всех имеющихся данных — истории (включая археологию), языкознания, мифологии и искусства.

Испокон веков русские люди не просто созерцали окружающую их Вселенную, скрупулезно вели счет времени по движению Солнца, Луны и других небесных светил, фиксируя накопленный опыт в знаниях о календарных циклах, временах года, их особенностях и последовательности. Русского человека всегда волновали и более фундаментальные, философские вопросы: о происхождении Вселенной (Белого света), звездного неба, Солнца, Луны, Земли. Как правило, они задавались в поэтическо-образной, подчас — иносказательной форме. Примером может служить знаменитый русский "духовный стих" о начале всего сущего, именуемый Голубиной книгой, о котором уже неоднократно упоминалось. В начале своего творческого пути Николай Константинович Рерих (1874 — 1947) создал картину "Голубиная книга" (рис. 119), где в обобщенно-символической форме попытался воссоздать образ вселенской книги, упавшей с небес (из Космоса) и включавшей в себя всю мудрость мира.

Опровергая ходячие представления об отсутствии у русского народа склонности к умозрительному мышлению, один из пионеров изучения народного мировоззрения и быта — Николай Иванович Надеждин (1804 — 1856) ссылался именно на Голубиную книгу, как на ярчайший пример космогонической культуры. Голубиная книга — своего рода квинтэссенция древнейшей народной мудрости, содержащая в себе ответы на вопросы, "смело посягающие на то, что, по нынешнему распределению знания, относится к высшим умозрительным задачам — природоведения вообще, и в частности — землеведения!" [50].

Первая запись "Стиха о голубиной книге" (всего известно свыше тридцати вариантов) содержится в знаменитом "Сборнике Кирши Данилова". Здесь, несомненно, сохранились отзвуки самых глубоких времен, доходящих до источника общего и для индийских Вед, и для русского фольклора. Недаром заветная книга, о которой пели сказители, именуется "голубиной", то есть "глубинной" (что означает одновременно и "древняя" и "мудрая").

О языческом происхождении легенды о Голубиной книге свидетельствует написанное в XIII веке житие Авраама Смоленского, который был обвинен в ереси за чтение и почитание "глубинных книг". Однако Голубиная книга менее всего является объектом внимания одной лишь ученой книжности. Главными пропагандистами и распространителями былинно-песенного и апокрифического знания на Руси были калики перехожие, бродившие по городам и весям. Через такое подвижное "средство массовой информации" народ приобщался к древней и высшей мудрости.

Вот широко известный перечень вопросов из Голубиной книги:

От чего зачался наш белый свет?
От чего зачался сол(н)цо праведно?
От чего зачался светел месяц?
От чего зачался заря утрення?
От чего зачалася и вечерняя?
От чего зачалася темная ночь?
От чего зачалися часты звезды?

В белорусском фольклоре также обнаруживаются следы древнего мировоззрения, родственного русской Голубиной книге. В песне о Севрюке встречаются практически те же космогонические вопросы, но только в более мягкой и лирической постановке:

Ой, кто ли того не знал,
Как наш белый свет настал?
Как и солнушко взошло,
Как и яркий месячко,
Как и часты звездочки,
Как и темны хмароньки,
Как и сильны дождички? [51]

Ответы на эти вопросы давались разные — в разные времена и у разных народов. В индоевропейской традиции очерчен некоторый общий круг вопросов и ответов, который варьируется в разных мифологиях и культурах, сохраняя при этом общее ядро. Достаточно обратиться к индоиранским истокам. Так, в Авесте — священной книге зороастризма — содержится примерно тот же перечень вопросов, что и в Голубиной книге.

Древнеиранская Авеста помогает прояснить многие вопросы, относящиеся к протославянскому мировоззрению и праславянскому языку. Ко времени формирования Авесты и зороастрийской религии (X — XII вв. до н.э.) завершился активный распад индоевропейских племен и возникновение на общей некогда основе самостоятельных народов с самостоятельными языками, но эти новые этнические и языковые образования не столь далеко отстоят от некогда общего источника знаний и верований. В Авесте сформулированы следующие вопросы: "Кто (является) первоначальным творцом Истины? Кто установил путь солнца и звезд? Кто (тот), благодаря которому луна прибывает и убывает?

...Кто поддерживает снизу землю и облака от падения, кто (поддерживает) воды и растения? ...Какой умелый (мастер) создал свет и тьму, какой умелый (мастер) создал сон и бодрствование?"

Эти вопросы из недошедших частей Авесты, известных историкам по более поздним пехлевийским текстам [52].

Как отвечали древние индоарии на занимавшие их вопросы, видно из их священной книги — Ригведы.

Не было не-сущего, и не было сущего тогда.
Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.
Что двигалось туда и сюда? Где? Под чьей защитой?
Что за вода была — глубокая бездна?
Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.
Не было ни признака дня (или) ночи.
Дышало не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,
И не было ничего другого, кроме него.

В мировоззрении древнего человека Вечно-космическое постоянно сливалось с Бренно-повседневным. Дикие — с точки зрения современного понимания — обычаи переплетались с возвышенными и вдохновенными знаниями о Вселенной, кодировались в устойчивых образах и символах для передачи от поколения к поколению. В данном плане показательна судьба одной совершенно нетипичной для славянских традиций "людоедской песни", уцелевшей несмотря ни на какую политическую, идеологическую и морально-этическую цензуру и какими-то неисповедимыми путями дошедшей практически до нынешних времен. Записанная и опубликованная в середине прошлого века в Курской губернии писательницей Н.С.Кохановской, эта страшная песня повергла в шок читательскую публику, а развернувшаяся полемика обнаружила среди прочего достаточную распространенность каннибалистского текста в разных областях России. В песне беспристрастно рассказывается про то, как жена вместе с подружками съела собственного мужа да еще попотчевала страшным угощением мужнину сестру, подзадоривая ее загадками:

Я из рук, из ног коровать смощу,
Из буйной головы яндову скую,
Из глаз его я чару солью,
Из мяса его пирогов напеку,
А из сала его я свечей налью.
Созову я беседу подружек своих,
Я подружек своих и сестрицу его,
Загадаю загадку неотгадливую.
Ой, и что таково:
На милом я сижу,
На милова гляжу,
Я милым подношу,
Милым подчеваю,
Аи мил пер'до мной,
Что свечою горит?
Никто той загадки не отгадывает.
Отгадала загадку подружка одна,
Подружка одна, то сестрица его:
— "А я тебе, братец, говаривала:
Не ходи, братец, поздным-поздно,
Поздным-поздно, поздно вечером".

Никто не сомневался в глубокой архаичности женских причитаний, но никто не мог толком объяснить их истинного смысла. Крупнейший русский философ и поэт Алексей Степанович Хомяков (1804 — 1860), посвятивший данному вопросу специальную заметку, уловил в русской песне древнюю космогоническую тайнопись по аналогии с древнеегипетскими, древнеиндийскими и древнескандинавскими мифами. Более того, он назвал странную песню "Голубиной книгой в ее окончании". Чем же руководствовался Хомяков и каков ход его рассуждений?

Мыслитель-славянофил напоминает, что северная мифология и космогония строила мир из разрушенного образа человеческого — из частей великана Имира, растерзанного детьми Первобога Бора.

В восточных мифологиях и космогониях Вселенная также строилась из мужского или женского исполинского образа — в зависимости от того, кто был убийца-строитель — мужское Божество или женское. В ходе дальнейшего космогонического процесса кости поверженного великана делались горами, тело — землею, кровь — морями, глаза — светоносными чашами, месяцем и солнцем. В соответствии с канонами и традициями мифологической школы в фольклористике, Хомяков делает предположение, что та же схема действовала и в славяно-русской мифологии, что получило отражение и в Голубиной книге и "людоедской песне" (последняя — один из осколков древней мифологии, который при достаточном воображении можно сопрячь с некоторыми устойчивыми образами русского фольклора). По Хомякову, мифологические рассказы при падении язычества теряли свой смысл и переходили либо в богатырскую сказку, либо в бытовые песни, либо в простые отрывочные выражения, которые сами по себе не представляют никакого смысла. Таково, например, знаменитое описание теремов, где отражается вся красота небесная, или описание красавицы, у которой во лбу солнце (звезда), а в косе месяц. Точно так же из ряда вон выходящая каннибалистская песня, резюмирует Хомяков, "есть, по-видимому, не что иное, как изломанная и изуродованная космогоническая повесть, в которой Богиня сидит на разбросанных членах убитого ею (также божественного) человекообразного принципа... Этим легко объясняется и широкое распространение самой песни, и ее нескладица, и это соединение тона глупо спокойного с предметом, по-видимому, ужасным и отвратительным" [53].

Необычное превращение в русской "людоедской" песне образа-символа Вселенского великана — лишь одно из многих его расщеплений в мировой мифологии после выделения самостоятельных народов, языков и культур из единого в прошлом Праэтноса. Так, древнекитайский Первопредок-исполин Пань-гу, родившийся из Космического яйца, считается творцом Неба и Земли. 18 тысяч лет он, подобно эллинскому Атланту, продержал небо на своих плечах, вырастая ежедневно на 1 чжан, то есть около 3 метров (подсчитано, что за все время жизни он вырос до размера в 90 тысяч ли, то есть примерно 45 тысяч километров). Но главные космические превращения начались после смерти Пань-гу. В полном соответствии с древнейшими общемировыми представлениями, из частей его тела образова-лось все богатство поднебесного и наднебесного мира. Последний вздох Вселенского исполина сделался ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — Солнцем, правый — Луною, туловище с руками и ногами — четырьмя странами света с пятью знаменитыми горами, кровь — реками, жилы — дорогами, плоть — почвою, волосы на голове и усы — звездами на небосклоне, кожа и волосы на теле — травами, цветами и деревьями, зубы, кости, костный мозг — металлами, камнями и минералами, пот — дождем и росою [54].

В знаменитой древнеегипетской Книге мертвых части тела усопшего, перенесенного в загробный мир, идентифицируются с определенным Богом, а, если взять еще глубже, — с конкретным тотемом, так как в животноподобии многих египетских Богов наглядно закрепилось их тотемное происхождение. Вот небольшая характерная иллюстрация такого распределения тела по Богам, взятая из 42-й главы Книги мертвых (в оригинале текст сопровождается виньетками с изображением Богов):

"...Лицо мое — это лицо Диска [Ра-Солнце. — В.Д.]. Глаза мои — это глаза Хатор [Небесная Корова]. Уши мои — это уши Ап-уата [Бог с головой шакала — коррелят Осириса]. Нос мой — это нос Кхенти-кхаса [Бог — покровитель и владыка города Летополиса]. Губы мои — это губы Анпу [Анубис с головой шакала — Владыка загробного царства]. Зубы мои — это зубы Серкет [Богиня-Скорпион]. Шея моя — это шея Богини Исиды. Ладони мои — это ладони Ба-неб-Татту [Властитель Татту с головой барана — коррелят Осириса]. Руки мои — это руки Неиты, госпожи Саиса [Богиня охоты и ткачества]. Мой позвоночник — это позвоночник Сути [Бог-"чужестранец" Сет — брат Осириса и его убийца]. Фаллос мой — это фаллос Осириса. Почки мои — это почки Повелителей Кхер-аха. Грудь моя — это грудь Могущественного Бога Ужаса. Живот мой и спина — это живот и спина Секхет [Богиня Сохмет — "Могучая", покровительница фараонов и медицины — с головой львицы]. Ягодицы мои — это ягодицы Глаза Гора [Хор-Солнце]. Бедра мои — это бедра и ноги Нут [Небо — олицетворение Космоса]. Ступни мои — это ступни Птаха [Бог земли и плодородия]. Пальцы мои и кости ног — это пальцы и кости ног Живых Богов. Нет ни одной части моего тела, которая не была бы частью тела того или иного Бога. Бог Тот [Гермес] защищает мое тело со всех сторон, и я есть Ра [Солнце] день за днем" [55].

Сходные аналогии проводятся и в других источниках: например, в древнеегипетских же Текстах пирамид и в одном из Лейденских папирусов. Но не только у египтян был распространен древний сюжет. В устных талмудических сказаниях (неканонических ветхозаветных преданиях евреев) знакомое космическое клише перенесено на Первочеловека Адама, который первоначально имел вселенские размеры, заполняя собою весь мир, и лишь после грехопадения Бог уменьшил размеры Праотца рода людского. Когда Адам лежал, рассказывается в фольклорном предании, голова его находилась на крайнем Востоке, а ноги — на Западе; когда же он встал, созданный по образу и подобию Божьему, то все твари посчитали его творцом, равным Богу. Ангелы сказали: "В мире двоевластие", и тогда Бог уменьшил размеры тела Адама [56].

Подобные же мотивы обнаруживаются и в мусульманских легендах, изложенных, к примеру, в поэме великого суфийского мыслителя Джалаледдина Руми (1207 — 1273) "Масневи", написанной на основе ближневосточного фольклора. У Руми Бог творит Адама из праха, а Дьявол проникает через раскрытый рот внутрь Первочеловека и обнаруживает там "Малый мир", подобный "Большому миру". Голова Адама — небо о семи сферах, тело его — земля, волосы — деревья, кости и жилы — горы и реки. Как в природном Мире — четыре времени года, так и в Адаме — жар, холод, влага и сушь, заключенные в черной и желтой желчи, флегме и крови. А связанный со сменой времен года кругооборот природы подобен кругообращению пищи в теле Адама. И т.п. Впоследствии популярный сюжет общемирового фольклора проник в русские "отреченные книги" — апокрифы и стал известен под названием "Вопросы, от скольких частей создан был Адам". Здесь Первочеловек рисуется по аналогии с Голубиной книгой, но как бы с обратным знаком: тело — от земли, кости — от камней, очи — от моря, мысли — от ангельского полета, дыхание — от ветра, разум — от облака небесного (Небо — синоним Космоса), кровь — от солнечной росы [57]. Впрочем, с точки зрения единства Макро- и Микрокосма — центральной идеи всего русского космизма — направленность вектора "Человек — Вселенная" не имеет принципиального значения.

Вселенский Первочеловек-исполин — одна из устойчивых мифологем мирового фольклора и человеческой предыстории — запечатлен во множестве древних изображений. Выразительные рисунки на скалах сохранились, к примеру, на традиционных путях древнейших миграций на территории современного Казахстана — близ Алма-Аты (рис. 120) и в Прикаспии (рис. 121). На обоих петроглифах (вообще же известно множество вариантов) изображено Космическое существо, окруженное светилами; такие же космические символы и внутри его головы, образованной небесными сводами. По-видимому, существовал некоторый единый шаблон для изображения Вселенского Праотца или Праматери (у китайцев это — супружеская пара первопредков — Фу-си и Нюй-ва). Классический Вселенский первочеловек индоариев — Пуруша — также представлялся и мужчиной и женщиной (рис. 122). Известны и протославянские изображения Пуруши (рис. 123). Сказанное удивительно подтверждается, если сравнить первобытные наскальные рисунки Казахстана с космическими мотивами русских вышивок, где также изображено Вселенское существо (мужского или женского рода) в обрамлении небесных светил (рис. 124). При этом звезды выглядят вполне натурально, а часть из них, как и на центральноазиатских петроглифах, образуют лицо Первочеловека. Ромбовидная звездоликость, тождественная ромбовидному орнаменту, распространенному во многих культурах, свидетельствует о небесно-космической сущности ромбической символики, вопреки мнению некоторых маститых исследователей, усматривающих в ней засеянное поле или засаженный огород.

Безусловно, в общем и целом космическое мировоззрение русского народа в его исконно-древнем выражении неотделимо от тех общеарийских и доарийских представлений, которые образовали дух мировых цивилизаций. Отзвуки былых космических воззрений русского человека сохранились и в мистических стихах сектантов старообрядцев. Достаточно вчитаться в некоторые из одном имении помещицы Шидловской (Харьковская губ.) безжалостно что в их основе лежит не какая-то умозрительная христианская символика, а что ни на есть живое и полнокровное древнее миропредставление, сродни индоарийским огнепоклонникам. Вот образец такого духовного стиха из дореволюционного архива Соловецкого монастыря:

У нас было на сырой земле,
Претворилися такие чудеса,
Растворилися седьмые небеса,
Сокатилися златые колеса,
Золотые, еще огненные.
Уж на той колеснице огненной
Над пророками пророк сударь гремит,
Наш батюшка покатывает.
Утверждает он святой Божий закон.
Под ним белый храбрый конь.
Хорошо его конь убран,
Золотыми подковами подкован,
Уж и этот конь не прост,
У добра коня жемчужный хвост,
А гривушка позолоченная,
Во очах его камень-маргарит,
Изо уст его огонь-пламень горит... [58]

Во всех этих огненно-золотых и конно-колесничных образах закодировано знание, восходящее еще ко временам индоевропейской этнической общности евразийских народов. Знания эти хранились в народной памяти, передавались от поколения к поколению и впоследствии были переосмыслены в тайной мистической поэзии русских сектантов.

Никакого религиозного содержания — ни старого, ни нового, ни ортодоксального, ни еретического — нет также в зачине хлыстовского песнопения, пронизанного народным космизмом и скорее всего целиком заимствованного из фольклора.

Красно солнышко восходит на сырую землю
И тьму ночи рассевая, а день предвещая
Лучами своими озаряет, все оживотворяет,
Всем живущим возвещает, светом освещает,
Теплотою согревает, на твердь поспешает,
На небесном своде будет, всех земных разбудит [59].

Стойкий интерес к небесно-космической проблематике постоянно держался у русских людей на протяжении тысячелетий. Во все времена тянулся русский народ к космическому знанию, черпая его из любых источников, в том числе — и заимствованных. В данной связи весьма показателен и поучителен один эпизод из русской истории, мало освещенный по тем или иным причинам в современной литературе. Он касается того всплеска интереса к переводной астрономической и астрологической литературе, случившийся в XV веке и неотделимый от тех центростремительных тенденций, которые характеризовали общественную и духовную жизнь России при создании единого государства во главе с Москвой. Раньше основным каналом проникновения ученой книжности на Русь была Византия, но после взятия Константинополя турками в 1453 году и падения Византийской империи в традиционных центрах русской книжности и культуры стали появляться и переводиться многие из популярных на Западе и Востоке сочинений не только научной, но и околонаучной тематики — астрологических, предсказательных, гадательных и прочих книг.

Не в последнюю очередь данный интерес был стимулирован и тем серьезным идеологическим потрясением, которое пережила православная Русь в конце XV века, когда в Новгороде, а затем и в Москве, подобно заразе, распространилась так называемая ересь "жидовствующих", охватившая самые различные слои русского люда. Борьба с ересью потребовала мобилизации всех духовных сил лучших представителей православной церкви, что было особенно трудно, так как поначалу на закордонную пустышку клюнул и отнесся к ней не без благосклонности сам Великий князь Московский Иван III. По счастию, Государь всея Руси был быстро образумлен и направлен на путь истинный главным ниспровергателем ереси "жидовствующих" Иосифом Волоцким (1439/40 — 1515).

А начиналось все просто и невинно. Находясь под непрекращающимся давлением Москвы и изнемогая от внутренних противоречий, одна из антимосковских группировок, ориентировавшихся на Литву, пригласила в 1470 г. в Новгород литовского князя Михаила Олельковича. В его свите прибыл и ученый-астролог, иудей-караим, уроженец Кафы (ныне Феодосия) по имени Схария (Захарий Скара). Князь Михаил вскоре возвратился домой, а Схария не только остался, но и пригласил из Литвы еще двух ученых евреев. Вместе они-то и развернули в Новгороде тайную еретическую пропаганду — сначала среди православного духовенства, а затем и среди мирян, загипнотизировав всех своими пророчествами и посулами.

Отчего же вдруг возник такой повальный психоз и православные люди враз клюнули на иудаистическую казуистику? Причин тут много, но воздействовали они комплексно. Первая причина — политическая: боязнь московской экспансии и неприятие всего московского (отсюда — постоянные заигрывания с неправославными соседями, в том числе с Речью Посполитою, Ливонией и Швецией). Вторая причина — гуманистическая: русские всегда тянулись к новому знанию, а ученые иудеи привезли в Новгород последние достижения европейской науки и множество доселе неизвестных на Руси книг по астрономии, астрологии, логике, гадательной практике и т.п. Наконец, третья причина, обусловившая массовый интерес к пропаганде Схарии и его приверженцев, — эсхатологическая, связанная с ожиданием в скором времени Конца света и Страшного суда.

По христианскому летосчислению в 1492 году наступала 7-я тысяча лет от библейского сотворения мира (5508 лет до рождества Христова + 1492 года после Рождества Христова = 7000 лет). Мистическая, идущая от язычества вера в тайный смысл цифры 7 привела христианский мир к выводу: близится день Страшного суда, мир движется к своему концу. В православных пасхалиях исчисление празднования Пасхи — Воскресения Христова доводилось только до 1491 года, а применительно к роковому 1492 году делались приписки: "горе, горе достигшим до конца веков" или "зде страх, зде скорбь, аки в распятии Христове сей круг бысть, сие лето и на конце явися, в нем же чаем и всемирное твое пришествие".

Светопреставления ждали со страхом и трепетом, оно казалось неотвратимым, была даже объявлена точная дата — в ночь на 25 марта 1492 года. И вот в этой обстановке полной обреченности и безнадежности вдруг появляются три ученых еврея, которые, опираясь на Тору и Талмуд, заявляют: по иудаистическому летосчислению от сотворения мира и до Рождества Иисуса из Назарета, объявленного впоследствии Христом, прошло вовсе не 5508 лет, а всего лишь 3761 год. Следовательно, до конца мира еще очень и очень далеко, и как тут не посмеяться над "пужанием" православных священников и монахов и не усомниться в истинности христианских догматов.

И православные новгородцы, а вслед за ними и москвичи, досель слыхом не слыхавшие ни о какой талмудической или каббалистической премудрости, с ходу отказывались от символа веры и догмата Святой Троицы (по иудаистическим канонам признается только Бог-отец — Яхве; Христос же был простым смертным, поделом распятым, истлевшим и никогда не воскресавшим; ну а Святой Дух — всего лишь "сотрясение воздуха", то есть дыхание). Это только один из шестнадцати еретических тезисов, отстаиваемых "жидовствующими", которые были подвергнуты беспощадной богословской критике Иосифом Волоцким в его известнейшем и обширнейшем сочинении, получившем название "Просветитель".

Некоторые из "жидовствующих" дошли до того, что начали настоятельно требовать совершить над ними обряд обрезания, чему, однако, воспрепятствовали их еврейские наставники, опасаясь возможных репрессий. Последние не заставили себя ждать. Ересь была изобличена, осуждена высшим церковным судом и люто подавлена: еретиков хватали, зверски пытали и в большинстве своем сжигали на костре. Судьба самого Схарии неизвестна: по одним сведениям он был сожжен с группой новгородцев, по другим — ученому смутьяну удалось бежать в Крым [60].

Ересь искоренили, но книги, завезенные схарианцами в Россию, с тех пор получили здесь постоянную прописку, содействуя расширению кругозора русских людей [61]. И в первую очередь это относится к литературе космитско-астрологического содержания. К собственно литературе "жидовствующих" относятся переводные трактаты: "Космография", "Логика", "Тайная тайных", "Лунник" и знаменитый "Шестокрыл". Но сюда же примыкают и другие переводные книги того же жанра, внесенные в православный индекс запрещенной литературы, именуемый "Список книг истинных и ложных": "Мартолой" (иначе: "Астролог", "Астрономия"), "Звездочтец 12 звезд", "Альманах", "Аристотелевы врата", "Луцидариус", "Лопаточник", "Рафли" (здесь же фигурируют: "Громник", "Молниянник", "Колядник", "Месяц окружится", "Сонник", "Зелейник", "Чаровник" и др.).

В средневековой Руси имело хождение несколько переводов книг с одним и тем же традиционным названием "Космография", среди них — по меньшей мере 4 авторской принадлежности, связанные с именами западноевропейских ученых докоперниковского периода — Бельского, Ботера, Ортелиуса и Меркатора. "Космография", которую пропагандировали "жидовствующие", несколько отличается от других книг с тем же наименованием: она более "космична", в то время как ее одноименницы более "географичны". Тем не менее все они опираются на одну и ту же теоретическую базу — Птоломееву систему мира. "Космография" "жидовствующих" состоит из 4-х глав и описывает 9 небесных кругов. "Книга сия делится на 4 главизны:

1. что есть круг, что есть тычка (точка) круговая, что есть снур, что есть пятка, а колко кругов небесных, а каков образ земский;
2. о крузех судна сего, его же съокружаем на подобие небесное;
3. о восходе и зъходе о зодейском и о розни дневной и нощной и о иклемех земских;
4. о качестве и (?) образа небесного, и о бегу седми планит, и о приводе солнечном и лунной гибели ["гибель" — "затмение". — В.Д.].

"Кругов же небесных 9: тот, што нет у нем звезд, ...а седм планит, каждаа у своем небе. 1. планита Крон (Сатурн); под тою же Зевес (Юпитер); а под тою Аррис (Марс); под тою Солнце; а под тою Авъфродис (Венера); а под тою Ермис (Меркурий); а под тою Луна; она меньше усех... Земля бо у самой середине неба, а не выходит николиже из местьца своего. Верху же ея вода, а покрыла ей мало не две доли; а из верху ея ветр; и он же имает трое прирождение. Перво же сее, што от земли, волгко и тепло. Облаки же усходят от земли коль высоко, как морская глубина. Огнь же коль [или: коло? — В.Д.] ветру, волны до самого неба. Усие же небеса один ув одном, как цибуля" [62]. Такова была теоретическая основа докоперниковских Космографий, имевших достаточное распространение среди русских книгочеев. Нельзя не согласиться с Д.О.Святским, что если "Космография" была как бы теорией "звездозрительной прелести" (или "бесобоязни"), как именовали астрономию противники "жидовствующих" и других еретиков, — то практикумом по тем же вопросам служил легендарный и таинственный "Шестокрыл". Собственно, загадочного в этом небольшом трактате, представляющем шесть лунных таблиц (отсюда и название — Шестокрыл), не так уж и много. Таблицы эти, или "крылья", имеющие, вне всякого сомнения, древнейшее происхождение, были сведены воедино в XIV веке итальянским евреем Иммануэлем бен Якобом. С древнееврейского же трактат спустя век был переведен на русский (в русском переводе сохранилась еврейская терминология, в частности — в названиях двух знаков Зодиака).

Таблицы "Шестокрыла" чем-то напоминают кроссворд (рис. 124-а) и позволяют путем элементарных математических приемов, а также вождением пальца по горизонтали и вертикали точно вычислять фазы Луны и предстоящие лунные затмения. В тексте так и сказано: "заведи палцами от ширины страници и от должины страници, штоб ся на одной строце споткали". Как действовать дальше — видно хотя бы на примере 1-го "крыла". "Крило первое. Аще хощеши ведати поновлениа [новолуния] ровное [точное] или противление [= противостояние, то есть полнолуние] ровное, которому месяцю коли схочешь, поиди собе к левому крилу <...> а всякий круг <...> держит 19 год, а тый 19 год словеть круг лунный <...> Возьми тую строку всю, а еще возьми числа против лета (года), <...> а еще возьми собе числа против того месяца, што ты ищешь ему поновлениа или противлениа, простым против простых, прибыточным против прибыточных да пиши собе дробли против дробли [минуты дуги], ступли против ступли [градусы], зодии против зодии, да протягни под тыми чертку, да избери их [подведи черту и сложи] <...> После яко заберешь всех числ и подпишешь под чертою, выйдет тебе окомигненья поновление или противление ровное" ["окомигнение" — "во мгновение ока". — В.Д.] [63].

Вся ересь "Шестокрыла" заключалась в том, что расчеты в нем даны в соответствии с иудейским летоисчислением, а не византийским, принятым на Руси: разница в 1748 лет и позволяла отодвинуть светопреставление аж в 4-е тысячелетие от Рождества Христова. Значение же "Шестокрыла" в духовной жизни русского народа не ограничивалось приобщением его к достижениям научной мысли Запада и Востока на уровне XV века. Корни "Шестокрыла" уходят в самые глубины человеческой культуры и истории. Лунное "звездопрельщение" напрямую замыкается на тысячелетние герметические традиции, а наименование Шестокрыл — случайно или нет — сливается с образом шестикрылого Лунного Бога Гермеса-Тота (два крыла на знаменитом "колпаке" и по два на каждой сандалии). 19-летний лунный цикл, зафиксированный и рассматриваемый в "Шестокрыле", заставляет вспомнить о священном числе Аполлона: именно через каждые 19 лет индоарийский и славяно-эллинский Солнцебог возвращался в Гиперборею. Мистическая символика "Шестокрыла" совпала и с иудаистическо-христианскими представлениями о шестикрылых серафимах. Мистическо-предсказательная насыщенность древнего космистского учения привела к тому, что память о "Шестокрыле" и знания о нем надолго сохранились в устных преданиях русских старообрядцев: именно так узнал о таинственной книге еще в детстве Николай Клюев.

Русская и славянская мифология, более-менее сохранившаяся в устном народном творчестве, которое начало записываться и научно анализироваться сравнительно недавно, обнаруживает несколько слоев и архетипов (в представлении современного читателя совершенно перемешанных), что соответствует не просто разноудаленности во времени, но прежде всего разным формационным и цивилизационным реалиям. Можно выделить шесть таких мифологических архетипов, причем по мере языковой и этнической эволюции каждый предшествующий уровень не отбрасывался, а сохранялся, вписываясь в новую систему миропонимания.

1. Эпоха Космического яйца
2. Эпоха Космического колеса (Солнца)
3. Эпоха Космического древа
4. Эпоха Космической коровы (быка)
5. Эпоха Космического коня
6. Эпоха Космизированной земли (Матери Сырой Земли).

Формационно-экономически перечисленным эпохам соответствуют разные хозяйственные уклады: охота и собирательство; пастушество и скотоводство; коневодство; земледелие. Почти все эти уклады связаны с оседлым или переселенческим образом жизни; в свою очередь миграция может быть ограниченной или непрерывной, пешей или колесной. Охотники и земледельцы ведут сравнительно оседлый образ жизни, мигрируя только после истощения угодий. Скотоводы и коневоды менее привязаны к постоянному месту жизни, хотя в конечном итоге предпочтение отдается стойловому животноводству. Лишь в эпохи великих переселений народов (а нас здесь интересуют арийские и доарийские времена) огромные массы людей и животных устремлялись в избранном направлении, на много десятилетий превращаясь в скитальцев и кочевников.

Предложенная ниже классификация сугубо приблизительна и заведомо неполна. Не упомянут, к примеру, такой важнейший вид первобытной деятельности, как рыболовство, и связанная с ним целая система мифологических сюжетов и образов. Правда, в русской фольклорной и околофольклорной традиции они сохранились в сильно измененной форме, превратившись в волшебные образы-символы исполнителей любых пожеланий главного героя: чудесной щуки (сказка "По щучьему велению") или золотой рыбки (сюжет, наиболее известный в стихотворном переложении Пушкина, хотя существуют записи его финских вариантов). Между тем корни легенд о рыбе, исполняющей любые желания (первоначально — маленькой рыбки, но по ходу действия вырастающей в большую рыбу), уходят в самые глубины индоевропейской и доиндоевропейской культуры. По крайней мере уже в Яджурведе содержится рассказ о пойманной маленькой рыбке, которая обязалась исполнять все желания Прародителя людей — Ману, а когда он выкормил ее и превратил в большую рыбу, она в знак благодарности спасла Первочеловека от потопа.

В виде развернутой стихотворной и вставной повести о рыбе — исполнительнице желаний — та же история передается в Махабхарате (Книга третья. Лесная). Кстати, уже здесь встречается такое устойчивое словосочетание, как "водная царица", которая у Пушкина превратилась в пресловутую "владычицу морскую". Аналогичным образом обстоит дело и с другой исполнительницей желаний — Царевной-лягушкой. В предысторических глубинах она смыкается с классической космогонической лягушкой, сотворившей мир (мифология коми), Солнце (алтайская мифология) или Луну (знаменитая трехлапая китайская жаба).

В русской мифологии также сохранились предания, если же не полностью космогонические, то во всяком случае имеющие прямое отношение к земным катаклизмам и к происхождению рода людского. По повериям русских крестьян, "Лягушки — это бывшие люди, затопленные всемирным потопом; у них, как и у людей, по пяти пальцах на руках и ногах — четыре долгих и один коротенький; придет время, и они снова станут людьми, а мы, ныне живущие, обратимся в лягушек". Известна и христианизированная версия этой, несомненно, доарийской легенды. Еще сравнительно недавно костромские крестьяне рассказывали, что лягушки — это "детки Адама и Евы", которые в раю "наделали много детей". Но когда Бог спросил их: "Сколько?" — испугались сказать правду и показали ему лишь "малое количество", а об остальных умолчали. "Эти-то скрытые перед Богом дети и обратились в лягушек". Явным особняком стоят самые мудрые из всех мифологических персонажей — змии и драконы. Однако всех их — и рыб, и земноводных, и пресмыкающихся — при желании можно совместить с архетипом яйца, так как икра рыб и амфибий — это всего лишь разновидность яиц, а змеи, как и птицы, вообще являются яйцекладущими.

Космическое яйцо — один из наиболее архаичных космологических архетипов, повсеместно распространенный у индоевропейских, семитско-хамитских, финно-угорских, тунгусо-манчжурских, китайско-тибетских, полинезийских, африканских, индейских и других народов, что само по себе свидетельствует не только об их тесном взаимодействии, но и о былом родстве и общих мифологических воззрениях. Согласно мифопоэтической традиции многих народов из мирового (космического) яйца возникает вся зримая Вселенная, мир Богов и людей. В европейской традиции данная концепция в наиболее развитой форме представлена у орфиков — последователей мифического Орфея.

Космическое яйцо древних мифологий имеет вовсе не метафорический, а реальный вселенский смысл, что косвенно подтверждают древнеиндийские и индуистские астрономические трактаты, именуемые "сиддханта". В самом древнем из них, предположительно написанном 5 тысяч лет тому назад, говорится о яйце Брамы — месте обитания Верховного Божества: оно представляет собой шар из звезд поперечником свыше 18 квадриллионов (18х1015) йоджан [64], то есть около 4 тысяч световых лет, что соответствует размерам некоторых галактик. Уместно предположить, что в русле общеарийской идеологии, носителями и хранителями которой были профессиональные жрецы (впоследствии это — брахманы у индийцев, маги у иранцев, друиды у кельтов, волхвы у славян и т.д.), были распространены именно такие представления о Вселенной в виде Космического яйца, как это описывается в сохранившихся, к счастью, хотя и сильно "брахманизированных" письменных источниках. Ибо у всех других индоевропейских народов (включая и недошедшие части древнеиранской Авесты) систематизированные космологические знания были утрачены после уничтожения или вымирания языческих жрецов, не сумевших оставить преемников и обеспечить передачу древнейшего знания последующим поколениям.

В ведийской космогонии мировое яйцо — золотое. Это — то самое золотое яичко, которое сносит Курочка Ряба в известной русской сказке (здесь весь мифологический антураж испарился, остался только закодированный образ-символ, передаваемый от поколения к поколению и усваиваемый ребенком чуть ли не одним из первых).

Расшифровка закодированной архаичной символики сказки о золотом яичке дана еще в знаменитом эссе Максимилиана Волошина "Аполлон и мышь" (1911), которое в свое время пленило о. Павла Флоренского (он так и написал: "плененный... мышью — Священник Павел Флоренский). Все дело в том, что и мышь и золотое яйцо — аполлонийские образы. Издревле известен культ Аполлона Сминфея (Мышиного) (см., напр., Иллиада, 1, 37 — 42), впитавшего память о древнейших исторических событиях, истинный смысл которых был неясен уже во времена Гомера.

Странное прозвище Аполлона предполагало победу над мышами. Победителем мыши, наступившим на нее стопой, изображен Солнцебог в известной скульптуре Скопаса. В память об этом совершенно непонятного с точки зрения современного обывателя события жрецы Аполлона держали при храмах белых мышей. На монетах троадской Александрии и о. Тендоса фигура мыши выбивалась перед фигурой сидящего или идущего Аполлона. А в храме, посвященном "Мышиному" Аполлону в Тимбре, совершались человеческие жертвоприношения [65].

Аполлон — Бог Солнца, а золотое яйцо — его символ. Знаменитая коллизия ныне детской русской сказки: "мышка бежала, хвостиком махнула — яичко упало и разбилось" — закодированная информация о борьбе Солнца с Мышью, в которой Аполлон первоначально терпит поражение, так как олицетворяемое им золотое яйцо оказалось разбитым. Волошин блестяще проанализировал на первый взгляд незамысловатый сюжет русской сказки с символистской точки зрения, выявив глубинный смысл борьбы жизни со смертью: "Нет сомнения, что золотое яичко, снесенное рябою курочкой, — это чудо, это божественный дар. Оно прекрасно, но мертво и бесплодно. Новая жизнь из него возникнуть не может. Оно должно быть разбито хвостиком пробегающей мышки для того, чтобы превратиться в безвозвратное воспоминание, в творческую грусть, лежащую на дне аполлонийского искусства. Между тем простое яичко — это вечное возвращение жизни, неиссякаемый источник возрождений, преходящий знак того яйца, из которого довременно возникает все сущее" [66].

Но Волошин и другие комментаторы прошли мимо другого — этносоциального — смысла борьбы Аполлона с Мышью, заключающегося в древнейшем противоборстве между двумя первичными родоплеменными общностями на стадии расщепления и обособления языков и культур. В этом смысле Мышь — тотем той доиндоевропейской этносоциальной структуры, которая противостояла родоплеменной структуре, связанной с Аполлоном, тотемом которого был Лебедь.

Первоначально победил этнос, чьим тотемом была Мышь. Возможно и даже скорее всего, эта победа выражалась не в физическом истреблении людей или целого народа, а в вытеснении аполлонийской родоплеменной общности с ранее занимаемых северных территорий, что в конечном счете привело к продвижению и переселению прапредков эллинов на Балканы. В итоге же Аполлон и аполлонийцы могли считать себя победителями, ибо восторжествовала Жизнь, сохранилась Культура и возникла новая Религия. Потому-то Аполлон Сминфей представлялся эллинам Победителем Мыши и изображался наступившим на нее пятой. Заставляет задуматься и установленный учеными еще в прошлом веке факт, что мышь выступала в качестве тотема у семитских племен [67]. Не свидетельствует ли это, что борьба Аполлона с Мышью (а быть может, тотемов Белой и Серой Мышей) отражает эпоху первоначального разделения индоевропейцев и семитов и вычленения их из некогда единой этнической общности? Что касается русского народа, то отголоски тотемических верований, связанных с мышью, сохранились и по сей день в некоторых обычаях и фольклорных сюжетах. Так, элементы принесения в жертву прослеживаются в поговорке, сопрягаемой с зубной болью или удалением молочного зуба: "Мышка-мышка, возьми зуб!" Оберегательные функции, присущие всякому тотему, явственно проступают в популярном сюжете русской сказки, где мышка помогает падчерице спастись от медведя: бегает от него с колокольчиком при игре в жмурки, где ставкой является жизнь ("Поймаю — съем!").

Еще один отголосок древнейших космологических представлений, закодированных в русских сказках, — яйцо, в котором сокрыта Кощеева смерть, а точнее — тайна бессмертия. Еще один популярный сюжет русского фольклора — золотое, серебряное и медное царства, каждое из которых возникает из яйца (и может опять в него свернуться).

Представление о Вселенной, как Космическом яйце, не было случайным. С точки зрения обыденного восприятия звездное небо окружает Землю, как скорлупа окружает содержимое яйца. Остальное также нетрудно домыслить: яйцо возникает не само по себе, а сносится несушкой, значит, и у Космического яйца должен быть свой Творец; яйцо существует не ради самого себя, а для произведения потомства, — значит, и Космическое яйцо — порождающее средоточие жизни и всего многообразия мира.

В древних культурах яйцо олицетворяло также Солнце как источник весеннего возрождения и творческих сил природы. В русских сказках, по мнению некоторых исследователей фольклора, Солнце принимает зооморфный образ Жар-птицы, которую похищают силы Тьмы или Зимы в образе колдуна или царя-чародея; однако Жар-птица успевает снести золотое яйцо — источник последующей жизни, света и тепла.

Потому-то среди многих народов распространены сказки о яйце как источнике жизни и Вселенной. Из глубокой древности идет обычай одаривать друг друга яйцами и величать их в священных песнопениях. Древнеримский обычай красить яйца Плутарх объясняет тем, что яйцо изображает творца Мира, в себе его заключающего. У персов также был известен обычай приветствовать друг друга подарком в виде яиц, окрашенных в разные цвета. Яйца клали в храмах, закапывали в тех местах, где предполагалось строительство (существует предание, что Неаполь построен на яйце).

В иконографии Древнего Египта нередко встречается изображение яйца как атрибута Бога. Так, Солнцебог — Пта изображался с яйцом, символизировавшим Солнце: считалось, что Пта катает свое яйцо-Солнце по небу (любопытно совпадение имени древнеегипетского Божества Пта(х) и русского слова "птаха", что отнюдь не может считаться случайным совпадением — их роднит не только общее звучание, но и общая атрибутика, какой является яйцо).

В мифологии полинезийцев видимый мир олицетворяет курица, в которой скрывался создатель мира Бог Тангароа, впоследствии вышедший из яйца. Обломки этого яйца образовали полинезийские острова. Отголоски подобных космологических воззрений есть и в славянском фольклоре: по одному из вариантов украинской сказки, человек в войне птиц и зверей помог первым и в награду получил яйцо, в котором заключался целый Мир (царство).

Архаичная символика яйца в виде скорлупной полусферы явственно обнаруживается в формах некоторых традиционных жилищ — многообразных юртах, эскимосских снежных хижинах иглу, легких тропических куполовидных постройках (например, у зулусов в Африке или у колумбийских индейцев в Южной Америке). К тому же в преданиях этих народов происхождение, конструкция, ориентация по частям света и внутренний интерьер таких жилищ однозначно связывается с космическими представлениями. Впоследствии космоархитектурная символика была перенесена на купола церквей, мечетей, гробниц, некоторых буддийских ступ и т.п.

Индоевропейская традиция (включая славянскую и русскую), выводящая миротворение из золотого космического яйца, восходит к арийским и доарийским временам. В Законах Ману — одном из самых известных древнеиндийских литературных источников — космогенез начинается с истечения мужского семени в первичный океан. В результате появляется золотое яйцо — местопребывание творца-прародителя Брахмы. Он-то и разделяет яйцо надвое: верхняя половина — небо, нижняя — земля, а между ними — воздух. Божественное прозвище Брахмы было — Лебедь-Калаханса (поэтому и космическое яйцо считалось лебединым). В санскрите kala-ha.nsa обозначает и лебедя и гуся. Из последней части санскритского слова путем сложных трансформаций возникло и русское "гусь" (ср.: немецк. Gans — "гусь"). Отсюда же и устойчивое словосочетание русского фольклора "гуси-лебеди". Интересно, что и название первичного космогенного океана сохранилось в современном языке в разных обличиях. В Законах Ману он именовался Нара (n-ar-a) — "воды". К данной лингвистической основе восходят русские слова: нырять, нора, понурый, нерпа (норпа), нарвал, а также множество разноязычных названий, связанных с водными источниками: реки в Индостане (притоки Инда); Нара (приток Оки) в Подмосковье, Нарва (Норова) — река и город, Нарым (приток Иртыша), Нарын (приток Сыр-Дарьи), озеро Неро, город Норильск (от "нор" — "омут", "яма с водой") (ср.: также монг. "нар" — "озеро"; коми "нюр" — "болото").

Безусловно, неоспоримое свидетельство древнейшего почитания у славян яйца как символа жизнепреемственности и космического возрождения — это обычай крашения и расписывания яиц. Обычай, в настоящее время увязанный с христианской Пасхой, в действительности уходит в самые дальние глубины этнической истории славян и индоевропейцев. Археологи находят писанки (расписные яйца) в древних курганах; в форме народного декоративного искусства они широко распространены у восточных славян, особенно у украинцев.

Писанки донесли до наших времен свидетельство о древнейших космологических и космогонических представлениях. На яйцах воспроизводились солнечные и звездные знаки, а также более обобщенные символы, например трезубец (при направленности острия вверх он означал мужчину, человека и месяц; при положении острием вниз означал небо и облако), а также свастика (символ творческого активного начала жизни и огня). Звезды изображались восьмиконечными (что соответствовало небесным светилам) и пятиконечными (что соответствовало древнеарийскому символу Вселенной). Треугольник острием вверх испокон веков означал Шиву, а треугольник в обратном виде — острием вниз — Вишну; вместе они и составляли пятиконечную звезду, символизировавшую космическое единение [68].

Закодированная формула "мир-яйцо" была настолько стойкой и неискоренимой, что пересилила христианскую догматику и проникла в церковную литературу — сначала в Византии, а затем и на Руси. В одной старинной рукописи читаем: "О яйце свидетельство Иоанна Домаскина: небо и земля по всему подобны яйцу — скорлупа аки небо, плева аки облаца, белок аки вода, желток аки земля [69].

Почему же священное и магическое значение приписывалось именно птичьим яйцам (хотя в природе известны яйца насекомых и рептилий, а млекопитающие, включая человека, наделены женскими яйцеклетками и мужскими семенниками)? При этом птичьи яйца почитались не всякие, а только тех птиц, с которыми человека связывали бытовые или магические отношения. Из верований разных народов известно отождествление птиц с душами людей. Многие птицы почитались как священные. Но в космогоническом плане творцами Вселенной (или уже земного мира) выступают, как правило, утки или гуси (лебеди). Наиболее распространенным сюжетом является сотворение мира уткой, плавающей по безбрежному мировому океану. В одних вариантах (русский, мордовский, марийский, волжско-булгарский) утка (гоголь) достает кусочек земли со дна первичного океана и творит земной мир. Изображения этого акта встречаются на многочисленных древних украшениях и орнаментах — вплоть до трансформированного образа в узоре на белокаменном Георгиевском соборе в Юрьеве-Польском (1236 г.). По другому варианту, дошедшему через карело-финский эпос "Калевала", космическая утка сносит шесть золотых яиц, роняет их в океан-море, а затем:

Из яйца, из нижней части,
Вышла мать-земля сырая;
Из яйца, из верхней части,
Встал высокий свод небесный,
Из желтка, из верхней части,
Солнце светлое явилось,
Из белка, из верхней части,
Ясный месяц появился;
Из яйца, из пестрой части,
Звезды сделались на небе...

В космогонии Древнего Египта (гермопольская версия) бытовал аналогичный сюжет — только вместо утки выступал белый гусь Великий Гоготун: он снес яйцо, из которого родился Бог Солнца, рассеяв тьму и хаос, что свидетельствует об общих мифологических воззрениях тех пранародов, которые положили начало и древним египтянам, и древним индоевропейцам, и древним финно-угорцам.

По древнеегипетским представлениям, изначальное Космическое яйцо было невидимым, так как оно возникло во тьме до сотворения мира. Из него в образе птицы появилось солнечное Божество, которое так характеризуется в подлинных текстах: "Я — душа, возникшая из хаоса, мое гнездо невидимо, мое яйцо не разбито". В других текстах голос космотворящей птицы — дикого гуся Великого Гоготуна — прорезал бесконечное безмолвие хаоса, "когда в мире еще царила тишина". По одним источникам, яйцо несло в себе птицу света, по другим — воздух. В "Текстах саркофагов" говорится, что оно было первой сотворенной в мире вещью.

Слава тебе, Атум, я — Два льва [Шу и Тефнут],
дай мне благоприятное дыхание твоих ноздрей,
ибо я яйцо, пребывающее в Небытии.
Я страж Великой опоры, отделяющей Геба [Землю]
от Нут [Неба]. Я дышу дыханием, которым дышит он,
Я тот, кто соединяет и разделяет, ибо я окружаю яйцо —
властелина вечрашнего дня.

Изначальное Космическое яйцо, согласно древнеегипетским текстам, содержит воздух и может считаться Великой опорой, разделяющей землю и небо и одновременно соединяющих их. Космическое яйцо, содержащее дыхание, побеждает "вчерашний день" — время хаоса и небытия. Птица, которая выступает творцом (демиургом) мира у разных народов, иногда меняет свое обличие. У североамериканских индейцев тлинкитов — это ворон, у якутов — ворон, утка и сокол, у некоторых австралийских племен — орел-сокол [70].

В русской традиции Птица-Космотворец — как правило, селезень (гоголь) или изредка какая-либо другая водоплавающая птица (например, лебедь). Народ свято хранил в памяти наидревнейшие представления о сотворении мира. П.Н.Рыбников в середине прошлого века записал краткий христианизированный вариант доарийской легенды у крестьян Заонежья (сам текст является типичным образцом народного двоеверия): "По досюльному Окиян-морю плавало два гоголя: один бел гоголь, а другой черен гоголь. И тыми двумя гоголями плавали сам Господь Вседержитель и Сатана. По Божию повелению, по Богородицыну благословению, Сатана выздынул со дна моря горсть земли. Из той горсти Господь-то сотворил ровные места и путистые поля, а Сатана наделал непроходимых пропастей, щильев и высоких гор. И ударил Господь молотком в камень и создал силы небесные; ударил Сатана в камень молотком и создал свое воинство. И пошла между воинствами великая война; по началу одолевала было рать Сатаны, но под конец взяла верх сила небесная. И сверзил Михайла-архангел с небеси сатанино воинство, и попадало оно на землю в разные места: которые пали в леса, стали лесовиками, которые в воду — водяниками, которые в дом — домовиками; иные упали в бани и сделались банниками, иные во дворах — дворовиками, а иные в ригах — ригачниками" [71].

Подробнейший анализ древнерусских, древнеславянских и других космогонических легенд дан в фундаментальном исследовании академика А.Н.Веселовского "Разыскания в области русского духовного стиха": XI. Дуалистические поверья о мироздании (СПб., 1889); ХХ. Еще к вопросу о дуалистических космогониях (СПб., 1891).

Древнейшие доарийские представления об участии птицы (утки) в сотворении мира сохранились в космогоническом апокрифе XVII в. из библиотеки Соловецкого монастыря. Текст христианизирован, но в нем настолько явственно присутствует добиблейский пласт, что в результате действующими лицами оказываются два Бога — христианский и дохристианский, выступающий в виде птицы — Селезня (гоголя). Поле действия апокрифа — мир до сотворения, когда в нем не было ничего, кроме воды (первичный космический океан), по которому и плавала Божественная птица. "И рече Бог: ты кто еси? Птица же рече: аз если Бог... Бог же рече: ты откуда бо? Птица же рече: от вышних. И рече Бог: дай же ми от нижних. И понре птица в море и согна пену, яко ил и принесе к Богу и взя Бог ил в горсть и распространи сюду и овоюду, и быть земля..." [72]. Интересно, что дохристианский Бог-Птица оказывается более могущественным, чем библейский Бог. Первому, а не второму дано достать и принести землю со дна океана. И именуется Бог-Птица в апокрифе Вышним (аналогично общеарийскому Вишну). За что библейский Бог, согласно апокрифу, и наименовывает своего конкурента Сатанилом, которого "престал над звездами", а там он "воевода небесным силам, надо всеми старейшина".

Данный сюжет, где народная космогония перемешана с библейской, встречался и фиксировался повсеместно — от Севера до Юга. Апокриф — сказание о творении мира уткой-гоголем — имел широкое хождение на Руси, куда он попал из Болгарии (интересно, что в самой Болгарии обнаружен лишь один-единственный оригинальный список, в то время как в России известно их несколько). Однако было бы неверно ограничивать легенду о Боге и Сатаниле одной лишь библейской традицией, как это делали некоторые исследователи. Апокриф, как будет видно ниже, опирался на древнейшие космогонические представления, прямого отношения к Библии не имевшие. Повсеместность распространения легенды о творении мира при участии птицы — практически на всех континентах земли — лучшее тому доказательство.

Свидетельством о нехристианском и дохристианском происхождении анализируемой легенды являются также описания и изображения славянских идолов. Некоторые из них, найденные случайно при земляных работах, срисованные, но впоследствии безвозвратно утраченные, — представляют собой существо мужского рода с уткой на голове (рис. 125). Думается, что это и есть тот самый Селезень (Гоголь), которого позднее христианские ортодоксы, искоренявшие язычество, отождествили с Сатанилом, ведущим свое начало от иудаистическо-христианского Сатаны. Древнее космогоническое представление о творении мира птицей было чрезвычайно живуче среди славянского населения России. Ввиду исключительной важности данного текста, уходящего своими корнями в гиперборейские времена, приводим наиболее подробную из его записей — как она сохранилась в памяти русского сказителя. Текст записан от 79-летнего тюменского крестьянина Д.Н.Плеханова П.А.Городцовым (публикация в журнале "Этнографическое обозрение", 1909. № 1).